Читаем Свидетельства обитания полностью

Свидетельства обитания

Денис Безносов , Денис Дмитриевич Безносов

Кляйн строит комнату из стекла. Примерно двенадцать квадратных метров. Целиковая камера, изолированная от звуков, стекло по четырем сторонам, стеклянный пол, потолок. Небольшая дверка, чтобы войти, приходится немного наклоняться. Он приходит сюда каждый вечер, выключает свет, пробирается внутрь, садится на пол, сидит так до рассвета. Он замечает рассвет на полу, рассвет расходится бликами по стеклянной поверхности. Кляйн долго не поднимает головы, хочет как можно дольше видеть прозрачность. Иногда он ложится на холодную поверхность, подгибает под себя ноги, прислоняется ухом, ощущает холод всем телом, лежит. Пустота в его понимании всеобъемлюща, ее нельзя ощутить между делом, к ней приходится стремиться. Он понимает искусственность получившейся конструкции, недолговечность, но иначе не может прикоснуться. Ему нет дела, как это выглядит со стороны. Он вспоминает те секунды в воздухе, когда, раскинув по сторонам руки, ненадолго зависнув над асфальтом, он въяве почувствовал пустоту. Секунды тянулись дольше, чем на самом деле, во всяком случае, так он помнит. Этого было недостаточно. Похожее было в витрине галереи, внутри нетронутого замкнутого пространства. Теперь такое же ощущение длилось. В стеклянной комнате оно становилось сильнее, с каждой проведенной там ночью. Вакуумная тишина, отсутствие даже фонового гула вентиляции, абсолютное ничто, выведенное, как особый химический элемент, искусственно. Здесь Кляйн проводит много времени. Он спит в течение всего дня, регулярно питается до и после сна, делает все, чтобы потом не отвлекаться, приходит сюда отдохнувшим. Сидя или лежа в центре стеклянной комнаты, Кляйн стремится ни о чем не думать. Мысли существуют в его голове на правах раздражителя, они разрушительны, всегда избыточны. Он пытается избежать любых размышлений. Для этого он в основном думает днем, изнуряет себя внутренними монологами, иногда разговаривает с людьми, по телефону, реже лицом к лицу, чтобы выговориться, опустошиться. Разговоры его раздражают, мысли тоже. Он хотел бы избавиться и от того и от другого, но понимает неотвратимость, почти физиологическую. Он понимает, что не сумеет избавиться от необходимости думать, вербализировать, но уверен, что и это исчерпаемо, хотя бы частично и на определенный срок. Он высчитывает долю обязательного, пробует думать меньше, сводит разговор до нескольких односложных слов, когда произносит нечто короткое и вместе с тем уместное, по телу разбегаются мурашки. Иногда Кляйн преодолевает в себе желание думать. Точно так же он начинает избегать цвета, закрашивает свой синий серым, затем белым, учится не различать цветов, когда идет по улице, подолгу смотрит на небо, мысленно его обесцвечивая. Ему нравится прозрачность, поскольку таким, по сути, ему представляется человек, если выкачать кровь и хорошенько промыть, человек станет изнутри прозрачным. Как стеклянная комната. Отсюда изо дня в день он рождается в разноцветный мир, слепящий, слишком пестрый и враждебный. Кляйн не испытывает страха, разве что некоторое пренебрежение. Пустота всеобъемлюща, но чрезвычайно хрупка, уязвима. Пустота обладает особым, ни на что не похожим уютом. Эти ощущения существенны, существенней прежних, набивших оскомину, привычных, навязанных, принятых за отправную точку. Он точно знает, что делать дальше.

Мы сидим, ждем, пока скажут. Холодно, сыро. Но лучше здесь, чем там. Пока здесь, дальше что-то может. Там уже ничего. Так мы говорим. Лучше холодно и сыро здесь, чем то, что там. Так уж получилось. Толпы туда-сюда, снуют, в полной темноте, кругом коридоры, нечто вроде коридоров. Ничего не приходит на ум. Остается дальше вот так.

Ты это видел.

Видел.

Тебе все равно.

Да.

Зачем он это делает.

Не знаю. Но если ему так уютнее, пусть делает что хочет.

Там же теперь невозможно пройти. Тем более без света.

Не ходи. Мне кажется, ему не нужна компания.

Что-то вроде убежища.

Мы и так в закрытом помещении.

Ему оно кажется чересчур просторным.

Этого я и не понимаю. То ему хочется наружу, то он строит какие-то баррикады из подручного.

Ему не по себе. Это очевидно.

Всем не по себе. Ситуация не очень привычная.

Он строит себе порядок вещей.

Из подручного.

Из подручного. Знаешь, как в детстве, поставил два стула у стола, накрыл одеялом, подушки, какую-нибудь лампу. Там сразу становится уютно. Вот это откуда. Понятно же, что в доме без этого тепло и уютно. Зачем такое делают.

Я не делал.

Все делали. Он строит что-то такое.

У меня ощущение, что на этом не закончится.

Ты рано делаешь выводы.

Он баррикадируется от нас.

Мне кажется, не от нас. Мы сейчас ему мало интересны. Он не баррикадируется от кого-то, просто строит себе уютное местечко.

Но он не хочет, чтобы там были мы.

Сейчас не хочет, потом может захотеть.

Или не захотеть.

Мне кажется, надо с ним попытаться поговорить.

О чем.

Об этом.