Читаем Свидетельства обитания полностью

Теперь я, да. Мне нечего сказать. Самое непонятное происходит, когда подбираешь слова. Пока подбираешь, становится скучно. Я часто перебираю их в мозгу и прихожу к выводу, что можно не подбирать. Трудно сказать, когда конкретно начинается именно это. Скорее всего, в детстве. Начинаем заблуждаться в достаточно раннем возрасте. Потом только убеждаешься, насколько все было неверно. Как с книгами, вроде бы их нужно читать, но проще, когда их нет. Об этом не предупреждают. Откатить обратно не получится. Уже прочел, знаешь, неизбежно все кругом будет об этом напоминать. Пока физически перемещаешься. Как любовь к животным. Я всегда ненавидел собак, хотя полагается их любить. Как любовь к детям. Младенцы похожи на пьяных, они учатся ходить, раскачиваются из стороны в сторону, пускают слюни, лежат, завернутые в одеяльце, прерывисто дергая конечностями. Я понимаю, что это необходимые процессы, но не понимаю, почему они вызывают умиление. В конце концов, дети олицетворение физиологии. Между ними и стариками не так много различий. Определенный, довольно вымученный, порядок. Радоваться, печалиться согласно заведенным правилам. Не делать ничего предосудительного, стараться не попадаться на глаза, следовать. От этого нельзя избавиться. Это определяет все, что я скажу или сделаю дальше. Не я собрал формулировки, не я расставил их по старшинству, не я предпочел что-то чему-то, не меня стоит спрашивать о предполагаемом исходе. На самом деле, я вообще не принимал никакого участия даже в самом себе. Мой организм развивался как обыкновенная совокупность свойств, отличающих его от неживой материи, приумножая биологический вид, мои клетки, ткани, органы, функции, онтогенез, филогенез. Все шло как должно. Дробление, гаструляция, органогенез. Питание, выделение, движение. Наследственность. Раздражимость. Рост, развитие, размножение. Внутривидовые сообщества. Две чашки кофе по утрам, мигрень, выполнение чужих заданий, телефонные звонки, запах людей в транспорте, отвратительное настроение, намерение путешествовать. Этот момент, когда видишь знакомое лицо и стремишься не встретиться с ним взглядом, чтобы незаметно пройти мимо, украдкой пробраться, незамеченным. Бродишь по городу, как будто на ощупь, спотыкаясь об отдельно стоящие объекты, которые зачастую одушевлены. Стараешься не смотреть на них, потому что не хочешь смотреть на себя. Дело не в зеркале, не в отражении. Слишком обыденно. И попутно подташнивает от цитат, всплывающих из ниоткуда. Не то чтобы это имело какое-то отношение к происходящему. Хотя имеет. Они тоже откуда-то взялись, их клетки примерно такие же, как у меня. Внутривидовое сообщество расставляет особей согласно некоторым вторичным признакам. Своего рода традиция. Присущая сугубо нам. Неестественно отобранные. Зачем об этом говорить. Разве не все еще. Неужели нужно дальше. Учишься различать предметы, вещи, из которых все кругом собрано. Потом от них бегом, без оглядки, не дожидаясь результата. Не какая-то патология, а вроде бы вполне понятная мне закономерность. С чего ему, чудовищно такому же, как я, стремиться что-то мне сообщить. Я понимаю необходимые процессы. Когда смотришь на такого, уже видишь насквозь, он точно так же бессмысленен. Их любят наряжать в яркое, вычурное. Как маленьких карманных собак. Меня тоже, вероятно, наряжали. Потом я так и не смог ничего сказать, только какие-то наброски. Мне всегда нужно несколько дней, чтобы освободиться от присутствия. Я вижу закономерность. Отсюда такое оголтелое стремление к саморазрушению. Все сразу об этом. И было изначально так. Что бы ни казалось. Должно быть страшно, хотя бы из-за инстинкта самосохранения, но все время скучно. Если бы мне потребовалось это выразить, я бы нарисовал зевающего младенца перед экраном. Они продолжают единственное, что умеют, а ему изначально неинтересно.

Мама говоит сейчас пойдем, а я не хочу никуда идти, я говою, не пойду, она говоит, чтобы я собала вещи, я обиделась, она кичит, я испугалась, папа когда ушел, он мне вот это дал, я положила в юкзак, она бегала, кичит, босает все, я сначала обиделась, не хочу никуда, потом подошла, она села, ну я говою, я собалась, она улыбнулась, и мы пошли, мама одеяло положила, меня обняла, мы сидели, я спосила, когда мы пойдем домой, она сказала, скоо, потом мы домой не пошли, дядя сказал идти в дугую стоону, мы пошли, мама сумку одну взяла, а я юкзак, я потом устала, она меня взяла на учки, дяди шли с нами, пивели вот сюда, мы с мамой спим тут, я ночью не сплю, говою, что сплю, но не сплю, а мама спит.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Оптимистка (ЛП)
Оптимистка (ЛП)

Секреты. Они есть у каждого. Большие и маленькие. Иногда раскрытие секретов исцеляет, А иногда губит. Жизнь Кейт Седжвик никак нельзя назвать обычной. Она пережила тяжелые испытания и трагедию, но не смотря на это сохранила веселость и жизнерадостность. (Вот почему лучший друг Гас называет ее Оптимисткой). Кейт - волевая, забавная, умная и музыкально одаренная девушка. Она никогда не верила в любовь. Поэтому, когда Кейт покидает Сан Диего для учебы в колледже, в маленьком городке Грант в Миннесоте, меньше всего она ожидает влюбиться в Келлера Бэнкса. Их тянет друг к другу. Но у обоих есть причины сопротивляться этому. У обоих есть секреты. Иногда раскрытие секретов исцеляет, А иногда губит.

Ким Холден , КНИГОЗАВИСИМЫЕ Группа , Холден Ким

Современные любовные романы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Романы
Точка опоры
Точка опоры

В книгу включены четвертая часть известной тетралогия М. С. Шагинян «Семья Ульяновых» — «Четыре урока у Ленина» и роман в двух книгах А. Л. Коптелова «Точка опоры» — выдающиеся произведения советской литературы, посвященные жизни и деятельности В. И. Ленина.Два наших современника, два советских писателя - Мариэтта Шагинян и Афанасий Коптелов,- выходцы из разных слоев общества, люди с различным трудовым и житейским опытом, пройдя большой и сложный путь идейно-эстетических исканий, обратились, каждый по-своему, к ленинской теме, посвятив ей свои основные книги. Эта тема, говорила М.Шагинян, "для того, кто однажды прикоснулся к ней, уже не уходит из нашей творческой работы, она становится как бы темой жизни". Замысел создания произведений о Ленине был продиктован для обоих художников самой действительностью. Вокруг шли уже невиданно новые, невиданно сложные социальные процессы. И на решающих рубежах истории открывалась современникам сила, ясность революционной мысли В.И.Ленина, энергия его созидательной деятельности.Афанасий Коптелов - автор нескольких романов, посвященных жизни и деятельности В.И.Ленина. Пафос романа "Точка опоры" - в изображении страстной, непримиримой борьбы Владимира Ильича Ленина за создание марксистской партии в России. Писатель с подлинно исследовательской глубиной изучил события, факты, письма, документы, связанные с биографией В.И.Ленина, его революционной деятельностью, и создал яркий образ великого вождя революции, продолжателя учения К.Маркса в новых исторических условиях. В романе убедительно и ярко показаны не только организующая роль В.И.Ленина в подготовке издания "Искры", не только его неустанные заботы о связи редакции с русским рабочим движением, но и работа Владимира Ильича над статьями для "Искры", над проектом Программы партии, над книгой "Что делать?".

Афанасий Лазаревич Коптелов , Виль Владимирович Липатов , Дмитрий Громов , Иван Чебан , Кэти Тайерс , Рустам Карапетьян

Фантастика / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Cтихи, поэзия / Проза