Свирепая справедливость

Второй залп накрыл машину, простучал по металлической крыше, как град, и что-то рвануло тело.

«Зацепило!» – с уверенностью понял он: опыт по этой части у него имелся. В самый первый раз Питера ранило очень давно, когда он со своим патрулем попал в засаду на Кипре. Сейчас он спокойно оценил рану: он по-прежнему владел обеими руками и нормально видел и слышал. Либо рикошет, либо пуля потеряла убойную силу, пробивая заднее стекло и сиденье.

«Мазерати» аккуратно вписался в поворот, и только тогда Питер услышал перебои в двигателе. И сразу салон заполнил резкий запах бензина.

– Подача топлива, – сказал себе Питер, почувствовал теплый неприятный поток собственной крови на спине и боку и понял, что ранен в левое плечо. Если пуля проникла глубоко, она могла задеть легкое, и он прислушался, нет ли соленого вкуса во рту и не вырывается ли из груди воздушная пена.

Двигатель заглох, снова заработал, снова заглох, словно ему не хватало топлива. Первый залп, должно быть, начисто разнес систему подачи горючего, и Питер бесстрастно подумал, что в кино «мазерати» уже вспыхнул бы во всем великолепии пиротехники, как миниатюрный Везувий. Хотя в жизни ничего подобного не бывает, бензин, тем не менее, мог пролиться на клапаны и не только.

Последний взгляд назад перед тем, как поворот полностью скроет его: Питер увидел троих, бегущих к полицейскому фургону. Трое плюс водитель: дело плохо, они сразу погонятся за ним. Искалеченная машина сделала последний мужественный рывок, который пронес его еще пятьсот ярдов, и двигатель окончательно заглох.

Впереди в свете фар «мазерати» Питер видел белые ворота «Ла Пьер Бенит». Засаду устроили там, где почти не бывает постороннего транспорта, и в западню попал только серебряный «мазерати».

Питер быстро осмотрелся, вспоминая характер местности за главными воротами поместья. Он был здесь только раз, и тогда тоже было темно, но местность он фиксировал в памяти, как солдат, и помнил густой лес по обе стороны дороги вплоть до низкого моста через узкий быстрый ручей с крутыми берегами, левый поворот и подъем к дому. От ворот до дома полмили – долгий путь, когда ты ранен, а у тебя на хвосте четверо вооруженных преследователей. И никакой гарантии, что в доме безопасно.

«Мазерати» катился по пологому склону к воротам, постепенно останавливаясь. Запахло разогретым маслом и горящей резиной. Краска на капоте двигателя пошла пузырями и потемнела. Питер выключил зажигание, чтобы электричес–кий насос больше не подавал горючее в горящий двигатель, и сунул руку под пиджак. Рана оказалась там, где он и предполагал: низко слева. Она начинала болеть, рука стала влажной и липкой от крови. Питер вытер ладонь о брюки.

За ним в ореоле дождя показались отраженные огни фар. Свет становился все ярче. Преследователи могли показаться из-за поворота в любой момент, и Питер открыл бардачок.

Он достал девятимиллиметровую «кобру» из кобуры и сунул за пояс. Слабое утешение: запасного магазина нет, а казенник пуст. Теперь Питер жалел о своей чрезмерной осмотрительности: у него оставались всего девять патронов – один лишний мог иметь сейчас огромное значение.

Из-под капота двигателя, найдя зазор, вырвались язычки пламени. Питер расстегнул ремень безопасности, открыл дверцу и свободной рукой направил машину к бордюру. За ним земля круто уходила вниз.

Питер вывернул руль в противоположную сторону, и резкая смена направления выбросила его из машины, а «мазерати» пошел к центру дороги и покатил дальше, постепенно останавливаясь.

Приземлившись, точно парашютист – колени сведены, ноги подогнуты, чтобы смягчить удар, – Питер покатился по земле. В плече вспыхнула боль, он почувствовал, как что-то рвется. Привскочив, Питер, пригибаясь, побежал к краю леса; горящий автомобиль озарил темные деревья оранжевым мерцающим светом.

Пальцы левой руки распухли и онемели; он ощутил это, вставляя магазин в «кобру», и в этот миг из-за поворота показались яркие фары и Питеру почудилось, что он на освещенной сцене «Палладиума».[26] Он упал на живот в мягкую, влажную от дождя траву (рана болела, под рубашкой текла кровь) и пополз к деревьям.

По дороге с ревом несся полицейский фургон. Питер распластался и прижался лицом к земле; она пахла прелыми листьями и грибами. Фургон пролетел мимо.

«Мазерати» остановился в трехстах ярдах ниже по дороге; два его колеса удержались на покрытии, а два съехали, он накренился и горел.

Фургон остановился поодаль – те, кто находились в нем, сознавали опасность взрыва; только жандарм в пластиковом плаще побежал вперед, бросил один взгляд машины и что-то крикнул. Язык походил на французский, но огонь разгорелся и шумел, да и расстояние было слишком велико, чтобы расслышать ясно.

Фургон начал разворот, перевалил через бордюр и медленно поехал обратно. Две мнимые жертвы происшествия, по-прежнему с ручными пулеметами в руках, бежали перед ним, как псы на поводке, опустив головы и разглядывая обочины в поисках следов. Жандарм в белом плаще, стоя на подножке, время от времени подбадривал охотников.