— Одна сломанная коленка и одна рука,— сказал я.— Могло быть куда хуже. Они могли прыгнуть вообще мимо.
— Это верно,— согласился Хатчинсон. Он высунул голову наружу через боковое окно и снова втянул ее Внутрь.— Сигара здесь ни при чем,— объявил он.— Нет смысла бросать курить. Видимость — ноль, без всяких натяжек. Дальше, как говорится, летим по приборам. Можешь включать верхний свет в рубке. Легче будет рассмотреть карту, компас и глубиномер, а на радар свет никак не влияет, черт бы его подрал.— Когда зажегся свет, он с удивлением уставился на меня.— Что это на тебе за диковинный наряд?
— Это халат,— объяснил я.— У меня три костюма, и все три промокли, измазаны в грязи и вышли из строя. Удалось что-нибудь, сэр? — Дядюшка Артур только что поднялся в рубку.
— Один из них отключился.— Вид у дядюшки Артура был недовольный.— Другой так громко стонал, что я сам себя не слышал. Ну, Калверт, рассказывайте.
— Что рассказывать, сэр? Я собирался лечь спать. Я вам уже все рассказал.
— Несколько быстрых фраз, которые я толком разобрать не смог на фоне их непрекращающихся стонов,— холодно сказал он.— Подробный отчет, Калверт.
— Я неважно себя чувствую, сэр.
— Почти не помню случая, чтобы вы себя прилично чувствовали, Калверт. Вам известно, где хранится виски.
Хатчинсон почтительно кашлянул.
— Если только адмирал мне позволит...
— Разумеется, разумеется,— тон дядюшки Артура резко потеплел.— Конечно, мой мальчик.— Мальчик был на добрый фут выше дядюшки Артура.— Раз уж вы направляетесь в салон, Калверт, не забудьте и мне прихватить стаканчик. Только не жадничайте, наливайте нормальную дозу.— Все-таки у дядюшки Артура были очень неприятные черты характера.
Я сказал «доброй ночи» спустя пять минут. Дядюшка Артур остался не очень доволен. Наверное, он ждал захватывающего рассказа с подробностями, но я устал не меньше, чем старуха смерть после Хиросимы. По дороге заглянул в каюту Шарлотты Скурас. Она спала как убитая. Этот аптекарь в Торбее начал вызывать у меня запоздалые подозрения. Он был в полусне, слепой, как сова, и давно перевалил семидесятилетний рубеж. Вдруг он ошибся? Опыта в прописывании снотворных пилюль у него должно было быть немного, потому что на Гебридах люди жили под девизом:
На берег моря из глубин
Вся рыба прыгнет пусть,
Крушатся скалы, все равно
Я ночью не проснусь.
Но я зря так сердился на старого аптекаря. После того, как мы чудом приплыли все-таки в убогую гавань Крейгмора, мне потребовалось не больше минуты, чтобы привести Шарлотту в состояние, близкое к сознательному. Я попросил ее одеться — хитрый маневр, намек на то, будто мне неизвестно, что она спала одетой — и сойти на берег. Через пятнадцать минут все мы были в доме Хатчинсона. А еще через пятнадцать минут после того, как мы с дядюшкой Артуром наспех наложили шины на переломы пленников и заперли их в маленькой комнате со слуховым оконцем, через которое Гудини вылезал бы всю свою жизнь, я, наконец, оказался в кровати в еще одной маленькой комнате, которая, судя по всему, служила будуаром председателю отборочной комиссии Крейгморской художественной галереи, потому что лучшие экземпляры он не преминул оставить у себя. Я уже погружался в сон, думая, что если когда-нибудь университеты решат присуждать степень доктора философии агентам по продаже недвижимости, то первым ее удостоится тот, кто продаст хижину на Гебридских островах в радиусе запаха от рыбного сарая, когда дверь распахнулась и зажегся свет. Я с трудом размежил тяжелые веки и увидел, как Шарлотта Скурас осторожно закрывает за собой дверь.
— Уходи. Я сплю.
— Можно мне остаться? — Тут она осмотрела художественные полотна, и губы ее растянулись в подобие улыбки.— В такой комнате надо ложиться спать, не выключая свет.
— Ты еще не видела тех, которые на дверцах шкафа приклеены изнутри.— Понемногу я разлепил глаза, насколько это было возможно.— Прости, я устал. Что тут поделаешь? Я сейчас не в той форме, чтобы по ночам принимать дам.
— В соседней комнате дядюшка Артур. Ты всегда можешь позвать на помощь, если захочешь.— Она посмотрела на побитое молью кресло.— Можно мне сесть?