Свистопляска

А дальше началось бегство. Люди бросали свои подворья, разбредались кто куда. Остались Николай, дед Семён и несколько старух. Нужда и одиночество сплотили их в одну семью. Кормились огородом, держали кой-какую скотинку. Плюс пасека в лесу. Дед Семён в своё время был пчеловодом, знал промысел и Николая научил. Меда самим хватало, ещё и на базар возили.

Целых одиннадцать лет держались юзеевские отшельники. Каждый Новый Год собирались у Николая в избе, ставили ёлку. Они жили, трудились…и умирали. Первой ушла Федотовна, потом – Гавриловна, после смерть забрала Семёна. На новый 2003 год за столом собрались двое: Николай и Ильинична.

– Ох, Николаша, недолго мне осталось. Вчера всю ночь сердцем маялась. Ноги еще болели. Вот так слягу – кому я нужна? На что тебе такая обуза? И совестно мне бревном лежать, пока ты там пластаешься в огороде. И, прости старую дуру, из-под меня убирать кому-то надо. Не тебе же. Как подумаю, со стыда сгораю. Бога молю, чтобы взял поскорее. Легла бы спать, да померла.

– Брось, бабка. Поживём ещё…

– Послушай меня, старуху. Ты бы съездил в город, поговорил с людьми. Пусть в больницу заберут. Там уж и помру.

Николай поехал в больницу. Зав. отделением развёл руками:

– Ну, «сердце болит» – ещё не диагноз. У кого оно сейчас не болит? Стрессы, перегрузки. Включишь телевизор – сразу за валидол. Сплошной криминал. Да и мест у меня нет. Вся кардиология забита. Сколько ей? 81? Ууу, пожила бабка. Нам бы до этих годков дотянуть. Потом, ты ведь сам говоришь – ходит она, по дому прибирается. Таблетки могу выписать. Ну, и покой нужен. Поменьше нагрузок. Так и скажи: хватит бабка корячиться, лежи, отдыхай.

Николай вздохнул:

– Разве послушает. Я вот слышал, в городе дома для стариков специальные есть?

– А, ну это не ко мне. Иди в мэрию.

Чиновник из управления соцзащиты тоже развёл руками:

– Всё переполнено. Думаешь, ты один такой умный? На днях у меня молодожёны сидели. Прописались у родной бабки. Мол, ипотека им не по карману. Сейчас голову ломают, куда её сплавить? Поняли, что здесь не «светит», стали угрожать. В «Комсомолку» напишем, то, сё. Сидите, дескать, штаны протираете. А мы в 2002 году, ко Дню Пожилых одних подарков на 3 млн. рублей роздали. Это как? Почему об этом никто не пишет?

– Так что с моей бабкой-то делать? Сляжет она – уход ведь нужен.

– А ты предлагаешь мне за ней «утки» таскать?

Пока Николай искал правду, Ильинична померла. Отошла во сне, как и хотела.

Остался Николай один на всю Юзеевку. Стало совсем тоскливо. Особенно летними вечерами, когда солнышко уже садиться. Выйдет он на улицу, пройдётся по деревне. Вот здесь Петро жил, тут – Семён, там – Витька Желудков. Под той яблоней свадьбу справляли. Женился друг на Таньке, у которой заночевал тогда, во хмелю. Утром он проснулся, увидал чужие стены, а на столе записка. Мол, выпейте чаю, положите ключ под коврик и отчаливайте. Потом Витька всё в город ездил с букетами, извинялся.

От душевной тоски Николай по привычке забывался работой. Но вот колет дрова, и будто окликнут его. Бросит топор, присмотрится, прислушается. Никого. Выйдет за калитку, глянет на улицу. Пусто. Крикнет вдаль:

– Звал что ли кто?

Тишина.

От одиночества немного спасал пёс Тимоха. Подобрал он его однажды по зиме, у леспромхоза. Щеночек замерзал в снегу. Принёс в дом, отогрел. С тех пор началась дружба человека и собаки. Тимоха был обычной дворнягой, любил «гульнуть», но в хозяине души не чаял.

Часто Николай ходил на кладбище. Разговаривал с матерью, Кондратом Трифоновым, дедом Семёном, старухами. Долго беседовал с Лидой:

– По стряпне твоей соскучился. На базар в субботу ездил, купил тамошних пельменей. Ни рыба, ни мясо, только деньги перевёл. Ну, думаю, не выбрасывать же. Ем их и тебя вспоминаю. Ты всё по выходным лепила. Да разве сравнишь с этими, магазинными? Вот так-то… Душа у меня болит, Лидок. Вспомню тебя и реву как баба. Будто трактором по нутру проехались. Ещё хотел тебе сказать. Вчера полез за «Приусадебным хозяйством». А из подшивки вдруг наша карточка вылетает. Мать честная! 72-ой год. Молодые оба. Помнишь, в санатории отдыхали, под Краснодаром? И тут на меня нахлынуло. Выскочил из дома, и бегу куда-то в поле. Слёзы льют, горло дерёт. Чувствую – задыхаюсь. Устал я без тебя.

Так прошёл год…

В мае 2004-го взялся Николай править забор. Дело шло к вечеру, жара маленько спала. Хлебнул он кваску и айда работать. Застучал молотком. Вдруг за спиной раздался голос:

– Здорово, отец! Чё, получается?

Николай обернулся. Перед ним стоял незнакомый парень. Лысый, небритый, в олимпийке на голое тело. Лет двадцать пять.

– Да не жалуюсь. А ты откуда будешь?

– Отдыхать, приехал. Лето сам видишь какое. Чё в городе париться? Тут у вас места охеренные. Дома пустые стоят. Я вон ту избу под бунгало устроил. Заходи.

Лысый показал на дом Ильиничны.

– Один что ли?

– Да как один…Девка есть и кореш ещё. Мы эту бабу вдвоём трахаем. Жрать она нам готовит, стирает. Слышь, отец, а чё у вас металл ржавеет?

– Где? – не понял Николай.

– Вон, который с автоматом.