Свистопляска

Череп вскочил с матраса и бросился к окну. Дед шагал в сторону реки. Пса, как обычно, не взял с собой. Ладно.

Фил разлил по стаканам.

– Давай, за фарт!

– Лей по полной! Надюха, пихай таблетки в колбасу!

На дело вышли все трое. Надюху отправили на реку, следить за стариком. Сами рванули к его избе. Собаки не было слышно. Череп на цыпочках подошёл к калитке и заглянул. Дворняга дремала у будки на солнцепёке.

– Давай, бросай «колёса» – шепнул Череп.

Фил дрожащей рукой закинул кусок в сторону будки. Ветчина шмякнулась где-то рядом с псом. Тимоха рявкнул. Кореша присели на корточки, затихли. Послышалось чавканье – собака ела колбасу. Череп сделал пальцами «о кей!». Минут десять выжидали. Было слышно, как пёс облизывался, и, вдруг, затих. Череп приник к забору. Тимоха завалился на бок и не шевелился. Череп посвистел. Собака не откликнулась. Он бросил камень – никакой реакции.

– Э, псина, давай, вставай! – осмелел Фил.

– Короче, – засуетился Череп – сейчас в обход, и пробираемся огородами.

– А вдруг он не сдох? – засомневался Фил.

– Не гони, всё нормально.

Кореша ломанулись на участок.

– Э, стоять! – Череп схватился за сердце. – Щас не торопимся. Короче, ты иди за псом следи, мало ли чё. Палку найди какую-нибудь. Проснётся – по башке его. А я тут раздолбаю всё.

– А мне какой прикол?

– Мля, будь пацаном, Фил. У меня своя «предъява» к этому гондурасу.

– Лана, с тебя – «пазырь».

Череп закурил, осмотрелся. Начнёт с избы, закончит парником. Яблони ещё надо порубать. Череп захватил с собой ломик. Он подошёл к дому и со всей дури высадил окно. От звона битого стекла по спине пробежали мурашки, в башке заиграл хмель. Череп открыл раму и залез внутрь. Первое что попалось на глаза – телевизор. Кинескоп рассыпался от мощного удара. Осколки разлетелись по ковру. Лом пошёл гулять дальше. Рухнул со стены семейный портрет. Череп поддал по нему ногой. Затем стал крушить сервант, посуду.

– Ну, мля, разошёлся – в окно пролезла морда Фила.– Дай я хоть чё нибудь раздолбаю.

– Успеешь…

Череп вошёл в раж и не хотел делить удовольствие. За двадцать минут он разбил всё что можно. А бешенство только нарастало. Череп перевернул постель, и принялся топтать одеяла и подушки. Содрал со стены ковёр. На тумбочке стояло фото какой-то тётки. Изорвал карточку на мелкие куски. Ударом ноги снёс со стола самовар. Выбежал во двор и с разбегу стал громить стеклянный парник. Тут присоединился Фил. Сломали яблони, распахали кроссовками грядки. Череп рванул к колодцу и начал опорожняться. Но всё было мало, чувствовался «недогон».

– Слушай, Фил – Череп тяжело дышал. – У нас там канистра стоит, тащи сюда.

– На хрен?

– Спалим всё на х…

– Ни хило! В ломы бежать только. И бензина жаль. 92-ой.

– Давай, тащи. Заодно пробей – всё ли чисто? А то Надюха бухая, проспит.

Фил припёр канистру и початую бутылку водки. Череп отхлебнул из горла. Затем пошёл по дому разливать бензин.

– Слышь, Череп, а этот коммерс нас не кинет? Он же только кипеж просил навести. А мы тут пожар замутили.

– Да мы его на бабки ещё выставим, сверх «заказа» отработали!

Закончив с домом, Череп понёс канистру в баню, выплеснул остатки.

– Я предупреждал гондураса, за базар – ответит!

Фил рванул в избу:

– Подожди пять сек, я пошманаю. Может, бабло найду.

Череп присел на заваленную яблоню передохнуть. Закурил, глотнул водяры. Тут осенило-нужен факел. Нашёл палку, обвязал тряпьём. Накапал из канистры.

Вскоре выскочил Фил:

– Не, полный голяк. Или он их закрысил куда-то, сука.

– Один хер спалим всё!

Череп зажёг факел. Тот вспыхнул как спичка. Постояли, полюбовались.

– Рашен форева! – заорал Череп и запустил его в окно.

Взметнулось пламя. Огонь в считанные секунды охватил избу. Кореша заорали от восторга.

– Эту я сам сделаю! – кричал Фил уже из бани. Он поднёс зажигалку к вафельном полотенцу и бросил на пол, залитый бензином.

– Всё, валим отсюда – Череп с пустой канистрой зашустрил к лесу.

Фил загляделся на своё произведение. Пламя занималось по стенам.

– Жесть! – оценил Фил и рванул за дружком…

Николай скинул стоптанные башмаки. Запустил ноги в речную воду. Обдало свежим ветерком. Ах ты, ёлки-зелёные! Захотелось вот так вот стоять и дышать – глубоко, с чувством. Ни о чём не думать. Или думать о хорошем. Мечтать. Всю жизнь он мечтал о сыне. Пришёл бы он сейчас, скажем, на побывку. Нет, лучше совсем пришёл, демобилизовался. Пока мать там гостей созывает да стол накрывает, они бы сюда, к воде. Здесь также тихо, хорошо. В душе у каждого сотня вопросов друг к дружке, но не торопятся, молчат, а куда торопиться? Николай достанет «беломорину», разомнёт маленько в пальцах.

– Сегодня, чего-то не спалось, всё ворочался… – начнёт он издалека беседу.

– Да я сам пока в вагоне ехал, искрутился.

– А Ленка твоя давеча пирогов нам нанесла. Дожидается. Небось и сам как на иголках? – улыбнётся отец.

– Есть маленько – улыбнётся сын.

А потом как дадут до того берега, до самой Рябиновки…

Николай вздохнул. Эх, жизнь…Почему-то у воды душа не рвалась в клочья, как дома, в избе. Была тихая грусть о непрожитом. Вспомнились слова из песни: