Свита Мертвого бога

— Рядом с Элори поневоле учишься многому, — со вздохом ответил Шиповник. — Но сегодня я понял, что буду проклинать себя всю жизнь, если уступлю тебя Повелителю Снов! Ты еще не знаешь, госпожа, как он делает женщину своей любовницей — но я знаю… Он будет ласкать тебя, долго-долго, так что ты будешь молить его, чтобы он скорее взял тебя. Вместо этого он позовет своих рабынь, духов Замка, и они начнут менять твой облик… не знаю как, но во-первых, это станешь совершенно не ты. Если ты кротка, то сделаешься воплощением агрессии, если, наоборот, сильна — превратишься в куклу, игрушку, забаву… И во-вторых, кем бы ты ни стала, в тебе не останется красоты, радующей любой взор, но появится та притягательность, что заставит мужчину, не думая, порвать на тебе платье и взять прямо там, где стоишь, хоть в грязи. Тогда он подведет тебя к зеркалу и, не переставая ласкать, спросит: «Ты нравишься себе? Тебе доставляет удовольствие быть не собой?» — и ты, как бы ни крепилась, рано или поздно ответишь «да». И лишь после этого он овладеет тобой окончательно, это будет длиться так долго, что ты взмолишься о пощаде, а потом потеряешь сознание… Когда же очнешься, он снова подведет тебя к зеркалу, и ты отразишься в нем, вся — в том же чужом и безмерно желанном обличье, но вместо глаз у тебя будет та же пустота, что чернеет в глазницах его обычной маски. «Измени облик!» — прикажет он тебе. Ты попытаешься, но не сумеешь, и поймешь, что это — навсегда, что на самом деле ты именно такая, какой он тебя сделал, что ты всегда хотела быть такой, но почему-то не разрешала себе… И в этот миг, когда в сердце ты назовешь чужое своим, что-то умрет в тебе навеки. После этого, даже если ты прикроешь лицо простой вуалью — все равно между ним и людьми будет стоять эта маска, через которую больше не проникнет никакое чувство… Так он отбирает у людей лица — из простого развлечения, и люди делаются такими же, как он. А я могу лишь надеяться, что наша близость хоть как-то отвратит от тебя подобную участь — вдруг после меня он побрезгует тобой? Лишь эта надежда, и ничто иное, бросила меня тебе под ноги, светлая госпожа…

— И что тогда будет с тобой? — Тай едва сумела прошептать эти слова, ибо рассказ Шиповника сковал ее запредельным ужасом.

— О, в конце концов у меня всегда есть последний выход — уйти из Замка после нашей близости и более ни разу не вернуться. Хотя не знаю, что было бы страшнее для меня — кара Элори или это отлучение… — он отыскал ее руку и слегка коснулся ее губами маски, обведенными серебристым перламутром.

В ответ Тай легко соскользнула с ложа, опустившись на пол рядом с Шиповником, и крепко прижала менестреля к себе.

— А вот крокодил меня задери, если я позволю ему хоть как-то изменить меня без моего согласия! — яростно прошептала она. — Для этого ему придется мне руки сковать, а то и вообще по голове стукнуть — а это против правил, он же гордится, что покоряет одной лаской! Спасибо, что предупредил!

Она зарылась лицом в его шелковистые волосы, от которых веяло легким и терпким запахом, как от древесного мха на дубовых стволах в роще за монастырем. Только сейчас она поняла, что именно человеческая уязвимость, проступающая из-под нелюдского обличья, и делает его таким влекущим. Здесь не было мистической неотвратимости, в ее власти сделать выбор самой — и она сделала его.

— А ты… я понимаю, что страшно, но если бы ты подошел, как все, и пригласил на танец, я бы тебе не отказала. И не только в танце, но и во всем остальном. Ты ведь не просто красив, есть в тебе какая-то притягательность безумия… — торопливо, так что отлетела пара жемчужин, Тай рванула застежки на лифе, обнажая грудь. — Возьми меня, возьми прямо сейчас — ты же так этого хотел…

Не снимая маски, Шиповник наклонился к ее груди, так что она почувствовала холодок эмали… а затем ощутила теплое и влажное, ласкающее кончик груди, и тихо простонала, поняв, что он просунул язык в раздвинутый улыбкой перламутр.

— А теперь в губы, так же! — и сама прижалась щекой к его маске, сама проникла языком за эмаль и растаяла от счастья, когда их плоть соприкоснулась.

— Госпожа моя, — прошептал Шиповник, с трудом отрываясь от ее губ. — Ты так же добра, как и прекрасна… Ради тебя я пошел наперекор всему — так разве остановит меня еще одно правило?!

С этими словами он отчаянным жестом сорвал и отшвырнул черно-белую маску, открывая тонкое, выразительное, серебристо-бледное лицо и огромные глаза, словно две капли талой весенней воды…

— Она только мешает мне любить тебя…

…и на Тай, до того охваченную огнем желания с головы до ног, словно водой плеснули. Ибо хрустально-серые глаза, взиравшие на нее с таким обожанием, были искусно подрисованы для придания им раскосого разреза морской расы.

— Та-ак, Тиндалл, — протянула она голосом, не предвещающим ничего хорошего. — В постель с тобой я, безусловно, влезу, но не раньше, чем ты объяснишь мне, что из нагороженного тобой правда.

На его лице отразилось такое искреннее изумление, что на секунду Тай даже усомнилась в своих выводах.