Свита мертвой королевы

Так что меня могли обвинить еще и в убийстве из ревности, надругательстве над телом, а то и в отказе в христианском погребении – если Альвару закопал Литицию как собаку. То есть мои шансы остаться в живых были близки к нулю, так что я пожалела, что Альвару с оруженосцами не забил меня до смерти.

Из разговоров со служанками я узнала, что граф велел им приготовить комнаты для двоих его старших сыновей, которые, по его словам, должны были вернуться в отчий дом. Сердце мое забилось от радостного предчувствия. Быть может, Господь все же сжалится надо мной напоследок и позволит увидеть моих мальчиков?

Девочки уже были привезены и теперь находились в доме. В общем, с точки зрения прислуги, мы были чуть ли не идеальной семьей.

Я быстро шла на поправку. Теперь каждый день я общалась со своими дочерьми, поджидая сыновей и не выходя из дома. В конце концов, ради счастья быть с детьми я могла пожертвовать такой малостью, как свобода, добровольно заточив себя в доме Альвару.

Счастливые тем, что у них теперь есть не только мать, но и отец, Анжелика и Хулия поклялись, что будут называть меня Литицией Альвару и навсегда забудут про Франку. Сыновья же вообще должны были увидеть меня впервые, так что их никто не стал посвящать в семейные тайны.

Глава двадцать четвертая. Невеста короля

Так прошло три года. Из Бежа по приказу короля Педру Первого мы теперь уже полной семьей переселились в Лиссабон, где его величество подарил Альвару роскошнейший дворец.

Всякий раз, когда Педру спрашивал графа о его супруге, тот вежливо отвечал, что та не может иметь счастья лицезреть своего короля по причине нездоровья. Эту дежурную фразу дон Педру понимал таким образом, что Альвару специально скрывает донью Литицию, предавшую в свое время госпожу де Кастро, с тем чтобы не портить настроение самому дону Педру. В душе он был благодарен другу за такую заботу и не настаивал.

Что же касается несчастной Франки Алвиту в девичестве Сорья, то Альвару был вынужден сообщить, что его дама умерла вскоре после приезда в Бежа, скончавшись от полученных в последний день войны ран. Говорят, король пролил слезу над судьбой женщины, которую знал столько лет и которая всегда была ему полезна и верна.

Еще больше он переживал за Альвару, чьей дамой сердца считалась покойная Франка. При этом граф подтвердил свою клятву сделать законными наследниками совместных с Франкой детей, выписанных в Лиссабон и живших теперь с ним и его законной женой Литицией.

Только согласившись носить имя Литиции и приняв добровольное затворничество до конца своих дней, я имела счастье узнать имя своего второго сына. Оказывается, его нарекли Горацио в честь кого-то из итальянской родни Альвару.

Позже в благодарность за верность графа и во имя безвременно почившей Франки дон Педру взял на королевскую службу обоих моих мальчиков, дав им воинский чин и место при его высочайшей особе. Анжелика также нашла себе место при принцессе Беатриш. Младшая, Хулия, должна была еще немного подрасти дома, так как король опасался брать к себе на службу столь юную особу.

Я теперь не решалась выйти даже в сад возле дома. Альвару приказал мастерам переделать балкон в спальне, увеличив его и сделав там специальные углубления для горшков с цветами. Я посадила там розы, магнолии и дикий виноград, который оплетал балкон, делая его похожим на крохотную беседку. Я могла весь день напролет просиживать в этом райском местечке сокрытая от посторонних глаз.

Правда, из-за такого малоподвижного образа жизни я еще больше растолстела, но чувствовала себя при этом отменно. Альвару бывало смеялся надо мной, спрашивая, насколько я еще смогу увеличиться в объеме, чтобы не лопнуть? Знал бы он для чего…

В общем, мои дети оказались пристроены и я сама жила в роскоши и достатке. Из любовника граф сделался моим супругом. Так что можно было даже сказать, что жизнь наконец-то вошла в более или менее приемлемую колею, если бы не одно «но».

Я поняла, что жизнь снова дала трещину, когда в 1360 году король Педру добился от кастильского короля выдачи убийц Инес, бежавших в Кадис перед перемирием между ним и Афонсу Четвертым. Бывшие придворные были возвращены в Португалию и вскоре четвертованы на главной площади Лиссабона.

Несмотря на то что официально я считалась давно почившей и меня не могли вызвать на суд, я чувствовала, что не далек тот день, когда мое самозванство раскроется, и сообщила о предчувствии Альвару. Тот нежно меня утешил, сказав, что убьет, если я вдруг выйду из дома или попытаюсь каким-нибудь другим способом открыть глаза королю. Тем не менее я оказалась права. И произошло это ровно через год, в 1361 году.