В таком контексте Екклесиаст и упоминает день смерти — который лучше дня рождения. Это не значит, что смерть лучше жизни, так как
Об этом упоминает Иустин Мученик, приводя аграфу (незаписанное изречение) Христа: «В чем Я найду вас, в том и буду судить» (Диалог с Трифоном иудеем, гл. 47). Смысл прост — важно не только начало жизни, но и ее итог. Бисквитный пирог может быть хорошо взбит, но стоит хлопнуть дверцей духового шкафа при выпечке — и вот он уже ни на что не годен. Писание приводит множество примеров — от Соломона, который из любителя мудрости сделался любителем блудных жен, в итоге совративших его в идолослужение (см. 3 Цар. 11: 4–11), до евангельского благоразумного разбойника, сумевшего подвести верный итог своей жизни и наследовать Царство Небесное (см. Лк. 23: 39–43).
В том же ключе ведется рассуждение о том, что лучше пребывать в доме плача, а не в доме веселья. В некотором смысле оно нетипично, так как автор обычно рассматривает смерть как обесценивающий фактор, делающий бессмысленным любое человеческое начинание. Здесь же он говорит о том, что в аскетической литературе именуется памятью смертной, которую кто стяжал, тот никогда не согрешит, как говорит преподобный Иоанн Лествичник, перефразируя другого мудреца Израиля — Иисуса, сына Сирахова (см. Сир. 8: 39). Иоанн Златоуст, великолепный психолог и моралист, комментирует этот пассаж следующим образом: «…там [на пиру] зарождается наглость, а здесь [в доме скорби] скромность. Кто побывает на пиру человека, который богаче его, тот уже не с прежним удовольствием будет смотреть на свой дом… <…> Но о плачущих ничего такого сказать нельзя… Как только войдет кто в преддверие дома, в котором есть умерший, и увидит мертвеца… тотчас огорчается и делается печален, и каждый из сидящих там ни о чем другом не говорит с ближним, как о том, что мы ничто и что греховность наша несказанна. <…> Вошедший в дом плачущих тотчас и сам плачет по отшедшем, хотя бы был и враг ему. Видишь, сколько этот дом лучше того? Там он, будучи и другом, завидует; здесь, будучи и врагом, плачет…» (Беседа 15).
В предыдущих главах Соломон вопрошал о разнице между глупцом и мудрецом, здесь он показал, что для него это вопрос риторический. Автор все же находится в контексте израильской учительной литературы, говорящей: