По сравнению с этой давней тенденцией академического теоретизирования модель Бентама представляется примечательно иной. Видимо, лучше понять это различие можно, если вспомнить, что Бентам не был (или был не в первую очередь) членом университетского мира. Он принадлежал к кругу интеллектуалов, очень близких к миру политиков, правительственных администраторов и социальных реформаторов, и постоянно вел диалог с этим миром, в большой мере разделяя его заботы и тревоги, его формулировки насущных задач, его выбор инструментов и ресурсов для общественных действий. Неудивительно, что в социальной системе, как она возникает из сочинений Бентама, академический мир или интеллектуалы в их «очевиднейшей для здравого смысла», обучающе-поучающей, роли почти невидимы. Это, впрочем, не означает, что интеллектуалы – лучшие представители «знающего класса» – отсутствуют на итоговой картине. Они присутствуют и, может быть, более внушительно, чем в моделях академического производства – хотя, подобно инспекторам паноптикона, они «видят не будучи видимы».
Модель Бентама сконструирована с точки зрения интеллектуалов как архитекторов, как экспертов
, обладающих знанием тех законов, которые руководят человеческим поведением, и тех умений, которые необходимы, чтобы построить социальные условия, в которых от таких законов можно получить наибольшую выгоду. Идеально сбалансированный мир паноптикона – это изобретенный, спланированный мир; продукт знающего, вдумчивого, рационального архитектора. Политики – это строители, работающие по его чертежам. Как только постройка завершена, ни интеллектуал-архитектор, ни политики уже не нужны. Социальная система, которая нуждается в свободных предпринимателях и предлагает идеальные условия для применения их свободы ради общего блага, может функционировать самостоятельно и поддерживать собственное существование без повседневного вмешательства назойливых планировщиков и без бдительного надзора проповедников морали и наставников социальных добродетелей. Но когда все это начиналось, план уже имелся.В обоих типах разобранных здесь моделей интеллектуалы предстают как «законодатели» – те, кто определяет «норму» для интегрированных, жизнеспособных социальных систем. Однако они могут исполнять роль законодателей по меньшей мере двумя разными способами: в качестве манипуляторов символами
– как в моделях парсоновского типа; или как эксперты-планировщики, технологи – как у Бентама или в подобных моделях. В первом случае когнитивная перспектива заставляет конструкторов модели понимать свободу как свойство или право «индивида как такового»; как универсальный атрибут всех элементов системы, приведенных к единообразию их общим положением как объектов воспитания, социализации или культурного обучения в целом. Во втором случае свобода предстает как фактор в механизме производства и воспроизводства общественного порядка; в этом своем качестве она размещена в стратегически ключевых узлах, связывающих всю сеть воедино. Она остается благоразумно размещаемым ресурсом, всегда рассматриваемым в дистрибутивном контексте, – как один из полюсов того отношения, другой полюс которого – гетерономия. Здесь свобода порождается таким отношением, будучи в то же время первостепенным условием поддержания этого отношения. Свобода – это привилегия и власть.2
О социогенезе свободы