Свобода

У этого механизма, однако, есть цена. Во-первых, свобода современного человека оказывается локальной, ограниченной определенными сферами деятельности и, в некотором роде, узкой – зато, и правда, действительно почти всеобщим достоянием. Ценой такого понимания свободы становится резкое увеличение давления на человека за пределами приватной области; в первую очередь, согласно Бауману, это касается сферы производства и распределения власти. Успех в современном обществе предполагает практически безграничную «конформность по отношению к институционально закрепленным целям, правилам и образцам поведения», а консенсус – жесткое наказание для неучастников, вплоть до своеобразного остракизма. Уменьшается автономия человека на рабочем месте вообще – так, одним из результатов профсоюзной борьбы за лучшие условия контракта стало то, что, выигрывая в оплате и условиях труда, наемные работники одновременно теряли и возможность устанавливать для себя лично эти и другие условия найма (она делегирована профессиональным организациям), и возможность сопротивляться власти работодателя, претендовать на голос в управлении. Удивительным образом, борьба за права рабочих лишь увеличила их отчуждение от процесса труда, а развитие личной свободы уничтожило многие стимулы к участию в политике. Современный читатель тут может вспомнить и литературу об «уберизации» рутинного труда[69], которой во времена написания книги еще не существовало, и о прекарном труде[70]: еще две тенденции, в которых сегодняшние авторы видят и изменение баланса власти между работником и работодателем, и дополнительный источник безразличия к вопросам распределения власти и общественного блага в принципе.

В связи с этим российскому читателю будет интересно прочитать и рассуждения Баумана о той роли, которую играют в жизни современного человека средства массовой коммуникации. Телевидение не только создает события и задает их интерпретации, но и изменяет сам способ восприятия реальности: узнавая о большинстве событий за пределами своего жизненного мира из особым способом «нарезанных» и поданных в виде мини-спектаклей кусочков информации, зритель начинает воспринимать похожим образом и остальную жизнь. Если в телевизионном событии всегда есть деятель, ясные намерения и причины и внятный, простой вывод, то зритель ждет такой же простоты и законченности и от событий, происходящих в его жизни, недооценивает роль случайности, неопределенности и связи отдельных фактов между собой (например, зависимость от предыстории). Дело не в том, что телезритель «верит телевизору», – он начинает мыслить как телевизор, сам додумывать происходящие с ним и с другими события до таких мини-драм без далеко идущих последствий и предыстории. И соответствующим образом оценивать информацию. Книга Баумана опубликована в 1988 году, когда интернета как общедоступной информационной среды еще не существовало, но это соображение легко экстраполируется и на новые медиа, и на социальные сети с характерной клиповой подачей информации, и на поисковую выдачу, естественным образом отдающую приоритет самым упрощенным и ярко поданным материалам на любую тему. Политика при этом уходит на задний план, реальные отношения по поводу власти и денег теряются за медиашумом, и государство, теряя свою роль координатора, становится все более автономным от своих подданных. Не лишним будет заметить, что Бауман тут пишет о конкурентных медиа, существующих в условиях почти полного отсутствия государственной цензуры. В нашей реальности на это накладываются еще и сознательно предпринимаемые усилия к тому, чтобы увести внимание телезрителя от наиболее острых вопросов власти и собственности. С другой стороны, и возможности для того, чтобы независимо строить свое поведение в тех сферах, которые Бауман выделяет как пространство свободы – приватность, потребление, стиль жизни, – для более ресурсной части общества существенно расширились в сравнении с временем написания книги.

В итоге происходит дивергенция социальных слоев: в поле зрения государства остаются в первую очередь те, кто не имеет потребительского выбора, то есть, в первую очередь, ресурсов, чтобы выбрать разнообразный и потребительски привлекательный частный продукт вместо благ, распределяемых государством, – и это второй элемент цены современного понимания свободы. Вместо ситуации, когда практически все пользовались какими-то благами распределительной системы (что бы ни думали мы о том, насколько дороги и неэффективны эти блага и насколько несправедливо было устроено перераспределение) и имели причины участвовать в политике, чтобы хоть так влиять на процесс, теперь в публичном секторе остаются те, «кто не может позволить себе „выход“» из него.