Свобода

- Значит, так. Когда мы их слышим, я дергаю за веревку. Уличная дверь закрывается - кстати, сколи потом лед с порога, - комнатная открывается. Это, - он показал наверх, - падает и прижимает их к полу. Все, они наши.

Едва я поднял глаза, чтобы разглядеть, на чем она там держится наверху, кровать сорвалась со своих подпорок. Я вскинул руки, защищая голову, но вскользь железный угол все-таки меня задел, пропахав под волосами порядочную ссадину.

- Ты понял?! - любовно сказал Андрюха. - Чувствительная вещь.

Я уже не стал допытываться, для чего нужно, чтобы распахивалась дверь в комнату.

- Очень хорошо, - сказал я. - И что дальше?

- Ты что имеешь в виду? - спросил Андрюха.

- Ну, зачем все это? Что ты станешь с ними делать, если поймаешь? Сдерешь с них шкуры? Так они сгниют, пока доедут в Москву.

Андрюха оскорбился:

- Ничего себе загнул - шкуры! Ты вообще за кого меня принимаешь?

- Тогда зачем?

Он пожал плечами:

- Да я как-то не думал... Просто поймать - разве не забавно? Потом, если хочешь, отпустим...

И я согласился: нормально, весело, будет о чем рассказывать в городе. И когда в нужное время заняли позицию для ловитвы - лежа, но не снимая ботинок, - испытал некий охотничий трепет. В сенях разместили миски с мелко накромсанным мясом: у самого порога и в глубине. Изготовили факел, намотав на суковатую палку старые промасленные тряпки. На первое же неясное шебуршание - из тех, какими полон в тишине деревянный дом, Андрюха яростно рванул веревку. Все прошло по плану: одна дверь закрылась, вторая открылась, кровать грохнула оземь. Андрюха поджег в печке факел и кинулся в сени. Песцов под кроватью не наблюдалось. Приблизительно час потребовался, чтобы вернуть сетку в прежнее вознесенное состояние. Мы уже успокоились и могли мыслить рациональнее. Андрюха сказал, что в следующий раз будет выжидать, пока они немного освоятся и потеряют бдительность.

- Не спишь? - проверял Андрюха каждые две минуты. - Не спи!

Песцы, однако, не спешили, и я благополучно заснул. И видел во сне, будто схожу в неглубокую станцию метро, без эскалатора, по обыкновенным ступеням. Должно быть, очень поздно и последний поезд уже отправлен: на платформе нет пассажиров. Но нет и милиционера, нет ночного студента, толкающего полотерную машину, нет ярких жилетов путейских рабочих (хотя разложены вдоль колонн непользованные блестящие рельсы) - никого. И вдруг сигнализируют тревогу: зудит зуммер, мигает свет. Прямо передо мной опускается с потолка на тросах штанга, раскрашенная как железнодорожный шлагбаум, запрещающая проход. Сразу же появилось множество людей. Они в камуфляжной форме или темно-синих комбинезонах, в белых касках-полушариях. На касках и нарукавных повязках черное латинское "R" в круге.

Люди безмолвны и сосредоточенны, что-то переносят, что-то устанавливают на перроне.

Свет мигает. Один из них держит под мышкой завернутую в крафт саженную рыбину - сома, наверное. Хвост и голова у сома свисают долу, как усы запорожца.

Действие не развивалось: нового ничего не происходило ни со мной, ни с этими немтырями. Я повернулся на другой бок. Тогда мне приснилось, что я лысый.

- Тихо! - угрожающе прошипел Андрюха у меня над ухом.

- А я чего? Храпел?

Скучные сны. Не жаль просыпаться.

- Тихо!!!

Мгновение спустя глухо брякнула стронутая с места алюминиевая миска.

- Давай! - рявкнул Андрюха в полный голос и дернул.

Двери и здесь, как положено, открылись-закрылись, а вот кровать осталась где была, не сработала. Факел у Андрюхи полыхнул и погас - тряпки прогорели в прошлую попытку. Мы топтались в тесных и темных сенях. Я смутно различал Андрюхины очертания. Он удил, нагнувшись, понизу руками и внезапно бросился на четвереньки, скорчился в позе накрывшего собой гранату. Тут обрушилась запоздалая сетка. На голову мне теперь пришлась не сварная рама, всего лишь проволочное плетение - не такой уж страшный удар. Но лодыжки у меня опутывала провисшая веревочная система - и я таки растянулся плашмя, оказавшись в том положении, какое, по идее, предназначалось песцам. Андрюха, копошившийся в момент падения кровати у дальней стены, вне опасной зоны, вскочил и принялся энергично колотить бывшим факелом в районе моего копчика. Он придавил раму ногой, когда я хотел отвалить ее и встать. Я крикнул: остановись! - Он свиреобы окунал в нее свои опухоли, миску с теплой водой.

Сунули колючий шарф - три нещадно! Он тер, пока руки не занемели; дальше - все по очереди. Содрали ему кожу. Андрюха позднее признался, что не особенно верил в успех.

Однако чего-то добились: он скривился, зажал голову в ладонях; сказал как будто огнем прижигают. И поехало по нарастающей... Хохмы кончились теперь он раскачивался и стонал сквозь зубы. У нас имелся кусок войлока заворачивать двуручку. Выкроили и наскоро сметали шлем вроде буденовки - в нем наш новый знакомец и дошел с нами поутру до действующей базы.