Свобода

Расстались у медпункта, обменялись координатами... Как-то не случилось впоследствии справиться об участи его ушей. Питерский он был... Или из Минска?.. Не важно. Он оставил по себе добрую память. Той ночью печку разводили в спешке, и я не уследил за рукавицами, сохнувшими на плите. Сгорели рукавицы. Тогда он подарил мне пару. Простенькие, шерстяные - но в Москве я проносил их не одну зиму.

Потом, опять вдвоем, мы угодили-таки под лавину. Вернее - лавинку, локального значения, слабое подобие страшных обвалов Андрюхиных легенд. Да и захватил нас ее язык уже на исходе, замедляясь. Так что всего лишь забавно покувыркал, сметя с тропы и протащив метров тридцать по некрутому склону. Только лыжи и палки утомительно было потом разыскивать в рассыпчатом, перемолотом снегу. Поднялись на последний перевал, показавшийся с нашей стороны пологим холмом, - отсюда стали видны серые панельные трехэтажки рудничного поселка и тянулась дорога вниз - широкий, отлично утрамбованный прямолинейный тракт. И мы просто скатились по нему, слегка притормаживая палками, соскользнули в обыденный мир великолепно и гордо, с усталой отрешенностью, какая свойственна в кино положительным героям после финального подвига. Тракт заканчивался на центральной площади с автобусной остановкой и магазином. В туземных обычаях присутствовало трогательное внимание к человеку:

винный отдел торговал попутно разложенной по штучке или по две на газетных обрывках копченой мурманской рыбешкой - дешевой и безголовой.