Свобода

Может быть, и мне придется, может быть, может быть, повторяла она себе, ополаскивая цыпленка, и тут же уверяла себя, что вовсе не это имела в виду. С озера донесся плеск, и она увидела, как Ричард плывет из тени деревьев к золоту пополуденного солнца. Если он и правда ненавидел солнце, как утверждал в своей старой песне, нелегко ему приходилось в северной Миннесоте в июне. Дни длились так долго, что казалось удивительным, что у солнца не кончается топливо. Что оно все горит и горит. Она поддалась искушению ухватить себя между ног, попробовать воду и отшатнуться, вместо того чтобы тоже пойти плавать. Я жива? У меня есть тело?

Картофелины были нарезаны странными линиями и напоминали какую-то геометрическую головоломку.

Ричард принял душ и вошел на кухню в старой футболке без надписей – пару десятилетий назад она была ярко-красной. Волосы ненадолго покорились и, как в молодости, сияли черным блеском.

– Ты изменилась с зимы, – заметил он.

– Нет.

– То есть – нет? У тебя другая прическа, и ты отлично выглядишь.

– Да ладно, другая. Совсем чуть-чуть другая.

– И наверное, чуть-чуть поправилась.

– Нет. Ну, немножко.

– Тебе идет. Так лучше, чем совсем тощей.

– Это ты пытаешься изящно намекнуть, что я разжирела?

Он закрыл глаза и скорчил гримасу, словно пытаясь взять себя в руки. Затем открыл глаза и поинтересовался:

– Откуда все это дерьмо?

– А?

– Ты хочешь, чтобы я уехал? В этом дело? Ты все время так себя странно ведешь, что мне кажется, что я тебя достал.

Жареный цыпленок пах знакомо – что-то такое ей раньше доводилось есть. Она помыла и вытерла руки, порылась в недоделанном шкафчике и нашла там бутылку кулинарного хереса, всю в строительной пыли. Она налила херес в стакан и села на стол.

– Честно? Рядом с тобой я нервничаю.

– Не надо.

– Ничего не могу поделать.

– У тебя нет причин.

Этого ей слышать как раз не хотелось.

– Я только стаканчик выпью, – сказала она.

– Ты что-то путаешь. Мне плевать, сколько ты пьешь.

Она кивнула.

– О’кей. Приятно знать.

– Ты все это время хотела выпить? Е-мое. Пей.

– Я и пью.

– Странная ты. Это комплимент, если что.

– Принимается.

– Уолтеру очень повезло.

– Вот тут нестыковка. Он, кажется, уже так не считает.

– Считает, уж поверь мне.

Она потрясла головой:

– Я хотела сказать, что мои странности вряд ли ему нравятся. Хорошие странности ему по душе, но плохие – не особенно, а именно они ему в основном и достаются в последнее время. Я хочу сказать – есть своя ирония в том, что ты как раз не против плохих странностей, но ты не мой муж.

– Тебе бы не понравилось быть мой женой.

– Это был бы кошмар. Наслышана.

– Очень жаль, что наслышана. Хотя ничего удивительного.

– Уолтер мне все рассказывает.

– Разумеется.

На озере утка крякала о чем-то своем. Утиные гнезда скрывались в зарослях тростника у дальнего берега.

– А Уолтер тебе рассказывал, что я порезала Блейку шины?

Ричард приподнял бровь, и Патти рассказала ему всю историю.

– Вот это да! – с восхищением выдохнул он.

– Ужас какой-то, да?

– А Уолтер знает?

– Хм. Хороший вопрос.

– Я так понимаю, ты ему не все рассказываешь.

– Господи, Ричард, да я ему вообще ничего не рассказываю.

– А зря. Может статься, что он знает о тебе гораздо больше, чем ты думаешь.

Она набрала полную грудь воздуха и поинтересовалась, что же такого Уолтер о ней знает.

– Он знает, что ты несчастлива, – сказал Ричард.

– Ну, тут особой проницательности не нужно. Что еще?

– Он знает, что ты винишь его в том, что Джоуи уехал.

– Ах, это, – сказала она. – Это я ему более-менее говорила. Не считается.

– Ладно. Может, ты мне тогда расскажешь? Чего не знает о тебе Уолтер – если не считать, что ты потрошитель шин?

Размышляя над ответом, Патти вдруг ощутила пустоту своей жизни, пустоту своего гнезда и бессмысленность существования – теперь, когда дети разлетелись кто куда. Херес нагнал на нее тоску.

– Спой мне, пока я накрываю на стол. Споешь?

– Не знаю, – сказал Ричард. – Это как-то странно.

– Почему?

– Не знаю. Просто ужасно странно.

– Ты же певец. Ты всю жизнь поешь.

– Мне казалось, что тебе не особо нравятся мои песни.

– Спой мне “Темную сторону бара”. Мне она нравится.

Он вздохнул, опустил голову, скрестил на груди руки и, казалось, заснул.

– Что такое?

– Я, наверное, уеду завтра, если ты не против.

– Ладно.

– Там работы дня на два, не больше. Верандой уже можно пользоваться.

– Ладно. – Она встала и поставила стакан из-под хереса в раковину. – Можно все же узнать, почему? Мне нравится, что ты здесь.

– Так будет лучше.

– Ладно. Как хочешь. Цыпленку еще готовиться минут десять, так что можно накрывать на стол.

Он не двинулся с места. Последовала пауза.

– Эту песню написала Молли. Я не имел права ее записывать. Это было свинство с моей стороны. Продуманное, расчетливое свинство.

– Очень печальная и красивая песня. А как надо было поступить? Забыть ее?

– Ну да. Не использовать. Это было бы правильно.

– Мне очень жаль. Вы так долго были вместе.

– Ну, и были, и не были.

– Я знаю. Но все же.