Свобода

Окажись в такой воде, и тебе кажется: еще секунда, и ты умрешь, не выдержишь проникающего внутрь тебя ледяного холода. Но это только кажется. И ты, с выпученными глазами, барахтаешься на поверхности, а не идешь, покорный судьбе, на дно. И по мере того, как деревенеет твое тело, откуда-то изнутри тебя к твоей задубевшей коже начинает пробиваться тепло, наполняющее жилы и мускулы, вытесняющее из них ледяной холод. Только не переставай сопротивляться! Только работай конечностями, и судьба отступится от тебя, чтобы подыскать себе кого-то более подходящего для смерти, кого-то менее любящего жизнь…

Он плыл так, словно и не сомневался в том, что доплывет до берега, который был ему хорошо виден, но почему-то не хотел приближаться, словно собирался испытать этого пловца на прочность. Но тот плыл, плыл так, будто знал, что и на этот раз все обойдется, он переборет и холод, и тянущую вниз глубину, выкарабкается из беды. Подобный, роковой для многих прочих удар судьбы уже не раз случался в его жизни, и всегда у него было не более одного шанса из тысячи, чтобы уцелеть, и, пока все остальные, сдавшись, умирали, он использовал этот свой единственный шанс. Вот и теперь он не сдастся и уцелеет, просто не может не уцелеть, потому что так привык: ни при каких обстоятельствах никогда, никому и ничему не сдаваться… Море вокруг него уже было горячим маслом, и он плыл, боря неуступчивую, за что-то рассерженную на него судьбу, тяжело вздымая над водой руку и хватая ртом воздух вместе с солеными брызгами. Однако берег упорно не приближался к нему, словно не хотел, чтобы этот человек и на этот раз победил свою судьбу.

43

Теперь в институтском коридоре Иван Савельевич появлялся с задумчивой серьезностью на лице, чтобы каждый встречный тут же понял, какая сложная и даже противоречивая личность движется на него. Шел он неторопливо и основательно, занимая собой все пространство — так что коллеги невольно прижимались к стенам и робко кивали ему в знак приветствия, а он, в своей глубокой задумчивости, не замечал их. Таким или примерно таким представлялся ему образ полярного волка, одолевшего полярного медведя.

Седые вихры, говорящие о многом, если не обо всем, красиво обрамляли скромный, все еще прыщеватый лоб этого арктического героя. Иван Савельевич теперь мало с кем здоровался за руку, поскольку равными себе считал лишь заместителей директоров, начальников отделов да лауреатов государственных премий. Кстати, он и сам теперь рассчитывал на государственную премию, поскольку материалы, которые он привез с острова (те самые карты, образцы, но главное, дневниковые записи, переданные Ивану Савельевичу Щербиным и переписанные Иваном Савельевичем в собственный полевой журнал, говорили о том, что Иван Савельевич — первооткрыватель. Конечно, считать то, что обнаружил на острове Иван Савельевич, месторождением, было преждевременно, и все пока осторожно называли это перспективным рудопроявлением. Там, на том самом рудопроявлении, нужно было еще работать и работать, чтобы оценить то бесценное, полиметаллическое и, кажется, редкометальное, что надыбал для государства Иван Савельевич. Но все равно это была настоящая слава.Да тут еще история с белым медведем, наделавшая столько шума в институте, которого, как говорили институтские дамы из планового отдела, Ваня обезвредил одной левой, тем самым обеспечив выполнения плана по буровым работам.

Покусывая свою вишневую трубку, предварительно набитую душистым табаком из Амстердама, Иван Савельевич рассеянно улыбался поверх голов курильщиков, хлопал себя по бокам и карманам в поисках спичек. И хлопал так себя до тех пор, пока едва ли не каждый стоявший рядом курильщик не застывал перед ним с протянутой рукой, в которой метался язычок пламени зажигалки. Тогда только Иван Савельевич обнаруживал в кармане спички и, чиркнув одной, начинал раскуривать свою трубку, посасывая да причмокивая. Что вы хотите?! Чтобы полярный волк раскуривал трубку с помощью пошлой газовой зажигалки?!