– Ты хочешь сказать, что тебя никто не сможет остановить? – пришла в ужас Атиша. Побледнев, девушка предположила: – Ты хочешь прорваться силой? Я не сомневаюсь, что тебе это удастся, но последствия!.. Ты же понимаешь, чем это может закончиться! А я сама могу постоять за себя!
– Можешь, – согласилась Тоша и тут же поправила сестру: – Но уже тогда, когда будет поздно. Ты не сможешь ударить первой, а когда всё случится (то, на что так прозрачно намекала эта тётка), твой, замечу, справедливый ответ будет напоминать банальную месть, а ты до этого не опустишься. Ведь так?
Атиша молча кивнула, Тоша погладила сестру по голове, как старшая гладит младшую, успокаивая её. Атиша прижалась к сестре и всхлипнула, а та тихо сказала:
– Не буду я никуда прорываться, я просто войду, но сделаю это так, что никто ничего и не заметит. Не переживай, никакого скандала не будет, если только они первые не начнут. Я имею в виду этих – старца и его посланницу, а теперь давай балет смотреть, а то он скоро кончится.
К входу в левое крыло императорского дворца, без пяти одиннадцать подъехал извозчик. Из пролетки выбрались две девушки, миниатюрные, чем-то похожие друг на друга, хотя одна была хоть и с лёгким загаром, но белокожая и белокурая, вторая, у которой волосы были светло-русые – смуглая. Обе девушки направились к большим дверям, там их встретила графиня Рубова и, строго посмотрев на смуглую девушку, так же строго сказала:
– Вы не приглашены!
– Очень надо! – ответила смуглая девушка и, показав задохнувшейся от возмущения графине язык, вскочила обратно в пролётку. Девушка скомандовала, чтоб извозчик ехал и побыстрее, после чего пролетка умчалась.
– Тоша любит быструю езду, может, потому любит и полёты на аэроплане, – словно извиняясь, сказала оставшаяся девушка, проходя в дверь вслед за Рубовой, та, недовольно поджав губы, произнесла:
– Ваша сестра – взбалмошная и невоспитанная особа! Ей-то уж точно не стать фрейлиной!
– Ага! – ответила девушка и удивлённо покрутила головой, ведь она-то этого не говорила!
– Теперь идите по коридору. В конце его – комната, где вас ждёт старец, и помните, что я вам говорила – вы должны ему понравиться. Очень понравиться! – Рубова сделала ударение не слове – очень.
– Угу, очень понравлюсь, он будет в восторге! Получит море удовольствия и маленькую, тележку впридачу, – ответила девушка, не раскрывая рта и словно устыдившись того, что сказала, быстро зашагала по коридору. Графиня, провожая девушку взглядом, осуждающе покачала головой, но ничего не ответила на это дерзостное заявление такой скромной с виду барышни, развернулась и направилась в другую сторону, но, не сделав и двух шагов, словно за что-то зацепившись, растянулась на полу. Атиша, испуганно оглянувшись на шум падения, только ускорила шаги. При этом почему-то громко хихикая, чем окончательно разозлила графиню.
В комнате в конце коридора, скорее напоминающей будуар, а не пристанище благочестивого старца ждал лохматый мужчина, заросший бородой по самые брови, одетый в серую рясу, из-под которой виднелись полосатые штаны. Большой серебряный крест, почти лежащий на объёмистом пузе, дополнял картину крайнего благочестия.
– Однако! Крест маловат, пуза не прикрывает, – произнесла девушка, не раскрывая рта, затем уже возмущённо представилась, почему-то сама себя укорив:
– Тоша! Ну как не стыдно!
Старец, одобрительно кивнув, напыщенно произнёс:
– Каешься? Это хорошо! В покаянии – спасение! Покаявшийся да спасётся! Покаявшийся грешник во многом праведней праведника, что не грешил и не каялся! Но покаяние, дщерь моя, должно быть искренним, а таковым оно может быть только после совершения греха! Ибо сказано: не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасёшься! Чем больше грех – тем ближе спасение, и так ли велик твой грех был? Дщерь моя, согрешив ныне, ты совершишь грех больший, и тем больше и искренне будет твоё покаяние, а только так…
– Во даёт! – восторженно произнесла девушка, опять не раскрыв рта.
Лохматый старец (кстати, его звучный голос совсем не был старческим, скорее – наоборот) удивлённо замолчал, а притворяющаяся испуганной девушка, всё также не открывая рта, нагло заявила:
– Чего замолчал? Давай дальше про грех! Хорошо излагаешь, душевно!
Старец на мгновенье оторопел, но увидев, что девушка не возражает, а внимательно и даже с интересом слушает, вроде как поддаётся на его уговоры, продолжил столь же вдохновенно говорить. А потом, решив, что уже уговорил, перешёл к делу – предложив согрешить, протянул руки, чтоб начать раздевать эту внимательную слушательницу, ни разу не возразившую. Протянул руки, но остановился, почувствовав, что его кто-то схватил за горло, хорошо так схватил, что попытка вырваться не увенчалась успехом. А эта вроде как покорная девушка, по-прежнему не открывая рта, сказала:
– Ты меня убедил, сейчас и начну грешить!