Свободная комната

Когда он тянется за своей записной книжкой, я говорю ему:

— Я бы предпочла, чтобы то, что я скажу, осталось между нами и не было четко зафиксировано в вашей записной книжке.

Рука доктора Уилсона застывает над его верным инструментом.

— Это профессиональный визит?

В тревоге я напрягаю пальцы рук, лежащих на бедрах.

— Откуда вы знаете Марту Палмер? — я сразу перехожу к делу. Он должен с самого начала понять, что этот сеанс веду я, а не он.

Он не разочаровывает.

— Кого?

Значит, мы играем в эту игру, да? Ему не удается скрыть ни то, как побледнела кожа вокруг его рта, ни то, как он быстро моргает своими обычно отрешенными глазами. Я впервые замечаю, какой отпечаток на него наложила его работа выслушивать других людей и жить их проблемами. И вот что странно: я ожидала, что стану скованнее от напряжения, но вместо этого меня обволакивает успокаивающее чувство контроля, как будто это добрый доктор лежит на диване, а я записываю.

Я спокойно смотрю на него.

— Я видела вас с ней…

— Вы следили за мной? — сейчас он явно раздражен.

— Зачем она приходила?

Он снова овладевает собой, придавая лицу ничего не значащее выражение и расслабленно откидываясь на спинку кресла.

— Я так понимаю, вы поехали к матери и выдвинули ряд очень серьезных обвинений против нее и вашего отца.

— Насколько я помню, это вы посоветовали мне поговорить с ними. Спросить их о том, что на самом деле случилось в тот день, когда произошел несчастный случай.

— И что она сказала?

Он не использует свой блокнот, который обычно помогает ему направлять наш разговор, но это не мешает ему считать, что именно он контролирует ситуацию. Именно он сидит за столом экзаменатора и задает вопросы.

Он сильно ошибается.

— Вы не ответили на мой вопрос о Марте.

Доктор Уилсон какое-то время размышляет над ответом.

— Если вы так настаиваете, то она моя давняя пациентка. И я бы нарушил принцип конфиденциальности, если бы рассказал вам что-то еще, — он барабанит кончиком пальца по бедру, пока его взгляд фокусируется на чем-то. — Как мне кажется, Марта — важный человек для вас. Откуда вы ее знаете?

Я едва не начинаю смеяться. Наглость этого человека поражает.

— Я знаю, что вы сделали. Что вы рассказали моим родителям…

— Что вы живете в месте, о котором они ничего не знают? Да, я сказал им, — он не извиняется. Вытягивает шею, как будто бы для того, чтобы лучше меня видеть. Его взгляд становится мягким. — Обычно я бы не стал вести себя подобным образом. Но не забывайте, что ваш отец — мой друг, которого я знаю на протяжении многих лет. Лиза, как бы я себя чувствовал, если бы что-то случилось, а я не сообщил им, где вы сейчас живете? Они думают, что вы живете у себя дома.

Я не могу осуждать его за преданность. Я боролась с преданностью моим родителям столько лет, зная, что скрываю от них правду о годах, которые я потратила на поиски дома, поиски моего прошлого. Зная, что не верю их рассказам о том, что случилось в детстве.

Доктор Уилсон прерывает мои мысли:

— Ваш отец, естественно, очень расстроился, когда я сказал ему, что вы живете где-то в другом месте. Они нашли вас по вашему новому адресу?

Я опускаю голову.

— Это было некрасиво, очень некрасиво. Наше грязное белье на виду у всего света. Мама наверняка в ужасе. Они обращались со мной как с ребенком. Ну, знаете, отправили к себе в комнату без ужина, пока я не перестану быть такой дерзкой и непослушной.

— И что вы почувствовали?

Я резко поднимаю голову, глядя ему прямо в глаза. Нет, доктор, я не позволю вам устроить мне засаду.

— Джон Питерс. Что вы можете мне о нем рассказать? — его имя само вырывается у меня. На самом деле я не ожидаю, что он что-то знает о бывшем жильце в доме Марты, но ведь не спросишь — не получишь ответа.

Его лицо снова выражает озабоченность.

— Какой Джон? Могу сказать, положив руку на сердце, что я не лечу никого по имени Джон Питерс.

По всей видимости, он говорит правду. Но я не сдаюсь.

— Что вы сказали Марте?

Он беззвучно двигает ртом. Потом произносит:

— Я не понимаю. Что я мог сказать Марте Палмер? — он сдвигает брови.

— Она назвала вас жалким, — я намеренно произношу последнее слово со всем возможным презрением — мне нужно вызвать реакцию этого человека. Но ничего не случается. Его эмоции заморожены. — Сказала, что сломает вас как прутик.

Он отвечает так, как будто не слышал меня:

— Я спрашиваю вас еще раз: почему вы одержимы Мартой?

Я не отвечаю; вместо этого сверлю его ожесточенным взглядом, отчаянно пытаясь найти доказательства того, что он лжет. В его глазах, в его теле, в осанке и положении рук. Но ничего не вижу, кроме человека, заботящегося о моем благополучии. Но верю ли я ему? Эмоции — это его работа. Он заставляет людей копаться в самых разнообразных душевных переживаниях — предательстве, ярости, стрессе, любви, во всем остальном — вот чем он зарабатывает на хлеб. Он лучше других знает, как скрыть эмоции в подобной ситуации.

И тут я кое-что осознаю:

— Так это вы рассказали моим родителям, где я живу?

— У меня нет причин лгать вам.

— Откуда вы знаете, где этот дом?