Свободная охота

Майор Денисов, косясь на генерала, подумал, что там, на Большой земле, заявившись с инспекционной поездкой в какую-нибудь десантную часть, генерал вёл бы себя по-другому, и они бы вели себя тоже по-иному, этот полурасхристанный строй звенел бы, как струна, и сиял бы, словно начищенный перед парадом башмак, а генерал вряд ли бы шаркал по-старчески ногами, вряд ли бы козырял несвежей тельняшкой, вряд ли бы вычищал свой нос в безразмерный бабий платок. Война сдвинула все понятия, все уставные мерки, да и сами уставы скоро будут перелопачены; сядут за них специалисты по кройке и шитью, зачикают ножницами, заскрипят вечными золочеными пёрышками. Им всё равно, они не будут мёрзнуть, как майор Денисов в строю…

Генерал этот прибыл из Кабула с важной миссией.

– Значит так, гусары! Печальная история продолжается. Не буду вам рассказывать детали, но факт остается фактом – мы теряем вертолёты и самолёты. С каждым днём всё больше. Надо срочно взять хотя бы один «стингер», чтобы поковыряться в нём, – генерал сделал замысловатое движение пальцами, словно наматывал на них воздушную нитку, и одновременно каждым ногтем выкручивал по шурупу, – понять, с чем его едят, что за электроника стоит в системе наведения и изобрести свою электронику, поставить «стингеру» стенку. Вчера в ста тридцати километрах от вас были сбиты два «Ми-двадцать четвёртых». В корпусах сбитых вертолётов нашли детали пезеэрка «стингер», значит, «стингеры», гусары, где-то недалеко находятся, они здесь, в этих краях, – генерал хлопнул ладонью о ладонь и ожесточённо потёр руки: запахло жжёным – селитрой, порохом, ещё чем-то острым, раздражающим ноздри. – И последнее, гусары, приятное… Знайте, тот, кто первым захватит «стингер», повесит на грудь звёздочку Героя Советского Союза. Во-от. Это вам обещаю я, генерал-лейтенант… – он назвал свою фамилию, довольно известную в Афганистане, – а генералы, как известно, слов на ветер не бросают! Так что за дело, гусары! Поработать стоит! Завтра – на коней, и в поиск! На свободную охоту! – генерал высморкался на прощание и пошёл к глиняной каптерке, где жарко полыхала печка «полярис», сооружённая ротными умельцами из стреляной гаубичной гильзы.

Денисов поспешил следом. Рота разошлась.

Самая опасная ракета – это американский «стингер». Ещё, может быть, в той же степени опасен английский «блоупайп». Сработаны они по одной схеме, по одной сетке, только скорость разная: «стингер» стремителен, подвижен, агрессивен, «блоупайп» помедлительнее, поигривее, что ли, но лётчики плачут от этих ракет одинаково – что от одной, что от другой: от них просто не уйти, ракеты повторяют любой маневр пилота – делают «бочки», крутые виражи, срываются в штопор, лихо лезут в гору – они оказываются словно бы верёвкой привязанными к машине. Результат всегда один – прощальный вскрик пилота, взрыв, дымящиеся обломки, падающие с неба, мощный воздушный поток, сгребающий всё в кучу, в вал – земля, как перекати-поле, ползёт по земле; те, кто случайно становится свидетелем гибели машины, бессильно плачут да сжимают кулаки, высасывают из разбитых костяшек кровь – если они хоть чем-нибудь могли помочь пилоту – обязательно подсобили подстраховали…

Нет пока силы, которая могла бы остановить «стингер», заставила бы его свернуть в камни, в скалы, вниз в одеревяневшую землю «стингер», поймав в свой холодный электронный глаз машину, ни за что уже не выпустит её и обязательно догонит: скорость его много выше той, с которой идёт самолёт, и тем более – выше скорости вертолёта.

В каптёрке генерал, кряхтя, сел на скамеечку, вытянул красные пухлые руки к «полярису», погрел вначале ладони, пошевелил пальцами, словно бы проверяя, работают они или нет, выцветшие редкие волосики заискрились золотисто, по-детски, и сам генерал стал походить на ребёнка, на большого старого ребёнка, вот ведь как – и складчатый розовый загривок его был детским, и плешь на круглой голове была детской, и покатые бескостные плечи тоже были детскими – потом повернул к теплу тыльные части рук, закряхтел сладко, зажмурился, выдавливая из-под ресниц тихие желанные слёзки: генерал был, как и многие воюющие люди, мясным, костяным, нервным, сентиментальным, он часто отмякал, вспоминая прошлое, часто думал о будущем – наступит ведь миг, когда он поселится у себя на даче в Кошкине, станет собственноручно окучивать грядки, выращивать клубнику и огурчики, молодой чесночок для засолки – он знает такой рецепт засолки, какой не знает ни один хваленый кавказец – ох и засольчик! А уж кавказцы – большие доки по части мариновки, засолки, копчения.

– Значит так, майор, – генерал продолжал сладко жмуриться, – в шесть утра бери два «Ми-восьмых», два «Ми-двадцать четвёртых», и – с богом! Понял?

– Так точно, товарищ генерал-лейтенант! – тихо отчеканил Денисов. Генералу что-то не понравилось в его голосе, он вывернул голову и осмотрел майора с головы до ног тускловатым круглым глазом.