«Я в панике, — пишу. — № 5 говорит, что не хочет меня больше видеть, пока не перейду на эксклюзивные для него отношения! В пятницу у меня свидание, отменять его не хочу: я не готова быть моногамной и не хочу, чтобы кто-то другой распоряжался мной».
«Тогда скажи, что тебе это не подходит, и забудь о нем», — пишет она.
«Но он мне нравится. И секс у нас потрясающий».
Она напоминает мне, что это не предложение руки и сердца и ни к чему не обязывает. Но все же в данный момент все настолько серьезно, что и правда смахивает на предложение.
«Тогда скажи, что не можешь состоять в эксклюзивных отношениях».
«Не скажу», — дерзко пишу в ответ.
«Ну, тогда попробуй согласиться. Помни, ты ничего ему не должна. Понравится — отлично, не понравится — уйдешь. Мне пора, учитель уже на меня косится».
После того как дети засыпают, набираю № 5 и принимаю его «предложение руки и сердца» — то есть ультиматум об эксклюзивности. На рациональном уровне понимаю, насколько это абсурдно, что его просьба вызывает у меня неподдельную панику. Такая обычная вещь, как начать встречаться с кем-то, не должна вызывать ощущение, будто вступаю в длительное и напряженное состояние обязательств. Но я так поглощена стараниями сохранить контроль над своими свиданиями, что одна только мысль, что могу позволить кому-то другому повлиять на мое решение, которое не приняла бы самостоятельно, повергает меня в сильное замешательство. Все дело в том, что, хотя я и убеждаю № 5, что отменила свидание с другим мужчиной, которого некстати тоже зовут Скотт, на самом деле этого не делаю. Очень нервничаю из-за того, что вру, сердце бешено колотится и не дает мне заснуть на протяжении почти всей ночи, но не могу заставить себя ни отменить свидание, ни признаться в этом № 5. Я скорее солгу, чем позволю кому-то возводить вокруг меня заборы. Возможно, это самый большой акт неповиновения в моей жизни, потому что в остальном я шла по уже начерченным пунктирным линиям. Когда Скотт «Второй» в последнюю минуту отменяет свидание в пятницу днем, я не назначаю новое. С одной стороны, радуюсь, что не придется врать, с другой — испытываю облегчение, оттого что не позволила другому решать за меня.
Глава 24. Каждые пять минут
Несколько месяцев по субботам, когда Джорджия ночует у Майкла, подруги занимают меня вечерами, приглашая погорланить песни в караоке-барах, погламурить в шикарных гостиничных лобби Верхнего Ист-Сайда или петь попсу под пианино в безвкусных кабаках. Хотя я скидываюсь, когда приносят счет, подруги всегда кладут деньги обратно в мой кошелек со словами: «Позволь нам расплатиться. Это самое малое, что мы можем для тебя сделать». Им пора возвращаться к своим собственным жизням и мужьям, а мне — планировать субботние вечера самостоятельно. Не хочу врать Хадсону о том, куда собираюсь, поэтому готовлюсь признаться ему, что хожу на свидания.
В субботу заглядываю в его комнату: он лежит с зашторенными окнами и смотрит фильм на ноутбуке.
— Какие планы на вечер? Будешь тусить в городе с подругами? — спрашивает он.
— Нет, все заняты. Вообще-то… — глубоко вздыхаю и делаю слишком долгую паузу. Сын отрывается от экрана, чтобы посмотреть на меня. — Вообще-то, мне нужно с тобой поговорить. — Забираюсь по лестнице на его кровать-чердак и сажусь на край.
— У меня неприятности? — спрашивает он.
— Нет, нет, ничего подобного. Просто… О боже, как неловко. Я хожу на свидания. И хочу, чтобы ты об этом знал. У меня сегодня свидание. Он живет на Лонг-Айленде. Поэтому я поеду туда. На поезде. На свидание, — лепечу.
— Ладно, мама-медведица, у тебя своя жизнь, — говорит он, возвращаясь взглядом к экрану. Прошу его посмотреть на меня, он подчиняется, и встречаю взгляд его выразительных серых глаз.
— Мне пора вернуться к жизни. Это совсем не значит, что мы с папой разводимся. Просто я должна разобраться. Мне самой странно ходить на свидания и еще страннее говорить об этом с тобой. Не хочу делать это тайком и врать тебе, но и расстраивать тебя тоже не хочу.
— Делай что хочешь, мама. Я всего лишь желаю, чтобы ты была счастлива.
Задыхаюсь от благодарности, зная, что это искренние слова, но в то же время беспокоясь, что из-за меня он торчит в этой темной комнате среди бела дня. Его глаза возвращаются к экрану — значит, мне можно уходить.
Когда выхожу из поезда на Лонг-Айленде, № 5 уже дожидается меня у станции, прислонившись к своей машине и поедая арахис из красного пластикового стаканчика, который наполнил в пожарной части. На улице еще светло и тепло, поэтому он отвозит меня на свое любимое место для прогулок в лесу. Он идет быстрым шагом, а я, кажется, всегда отстаю на несколько метров: рассматриваю то птиц в небе, то древесные стволы и перезрелые грибы у самой земли.
— Готов поспорить, ты из тех, кто возит детей на прогулки на природу и останавливается, чтобы рассмотреть каждую букашку и цветок, — заявляет он.
— Это точно я. И готова поспорить, что ты так не делаешь.
Он смеется, что говорит само за себя.