Свободное падение. Дхамма встречи с неблагоприятным

Будда основал Сангху монахов, монахинь, мирян и мирянок, положив тем самым начало тому, что мы теперь называем буддизмом. Так он ответил на призыв Мары, который, признав его пробуждение, предложил Будде немедленно покинуть этот мир и выйти из цикла рождений и смертей. Мара аргументировал это тем, что, достигнув пробуждения, Будда уже выполнил свою задачу. Некоторые источники добавляют, что Мара, став свидетелем пробуждения Будды и услышав отказ немедленно покинуть этот мир, признал, что потерпел поражение, но сказал, что пошлёт своих детей и внуков, переодетых буддистами, в Сангху, чтобы уничтожить её изнутри. Услышав это, Будда стал тихим и печальным. Его настолько расстроили слова Мары, что на глаза даже навернулись слёзы. Но затем Будда просиял.

«Твои потомки, оказавшись в Сангхе, получат кармические связи с Дхармой, – ответил он Маре. – Послав их в Сангху, ты посеешь эти семена в их сознании. В своих будущих жизнях они опять станут буддистами и в конце концов достигнут состояния будды!»

Услышав эту абсолютную истину – то, что наши врождённые доброта и мудрость в конце концов восторжествуют, Мара чуть не сошёл с ума.

Наконец суд постановил, что резьба на агаровом дереве должна быть возвращена в Махабодхи. Я установил её в зале для собраний. Агаровое дерево стремительно дорожало, и теперь эта резьба стоила миллионы. Я решил, что если Дахуэй продаст её, то сможет выручить много денег на благотворительную работу, которую он проводил во Вьетнаме, помогая детям с «волчьей пастью» и другими врождёнными заболеваниями.

Я продолжил свою личную практику с бодхисаттвой Махамаюри Видьяраджни, который сидит на белом павлине и смог освободиться из охотничьих сетей, и с Уччушмой, который «не боится грязи» и вытащил Царя Брахму с волосами, спутанными в узлы, из его грязной обители, чтобы тот склонился к ногам Будды.

Я осознал, что мне необходимо стать похожим на агаровое дерево. Его особые свойства проявляются при нападении грибка на сердцевину дерева. Так устроена жизнь. Когда вас кусают, жалят или колют, вы выделяете вещества, чтобы защитить себя. Это естественная реакция. Но если мы смотрим на этот процесс правильным образом, это может оказаться очень ценным опытом. Наша жизнь лепит нас и делает такими, какие мы есть. Именно так мы растём, взрослеем и трансформируемся. Павлин расправляет свой хвост, как веер. Он глотает яд и превращает его в светящиеся ореолы: наши глаза начинают видеть страдания других. Ложно обвинённый, с клеймом порочного поведения и нарушения обетов, я вспомнил о Дхарме агарового дерева. Когда на дерево нападают, оно не наносит ответный удар, а превращает яд в своей сердцевине во что-то ароматное, драгоценное и прекрасное.

11 Летящая белизна: уникальная и неповторимая

Основам каллиграфии я научился у мастера, который проводил моё монашеское посвящение, Сун Няня, хотя он никогда не позволял мне рисовать. Я только смешивал ему чернила, разрезал бумагу и раскладывал инструменты. Но он обучил меня сути этого искусства – его духу. Правительство Сингапура считало Сун Няня живым национальным достоянием, а его работы пользовались большим спросом у коллекционеров и знатоков каллиграфии. Возможно, если бы он был жив, то научил бы меня тому, как рисовать кистью на бумаге. Но он умер ещё до того, как я сделал хоть один штрих. И всё же он посадил семя. Когда в 2009 году я начал восстанавливать Махабодхи, то очень хотел сохранить наследие Сун Няня и передать его линию, поэтому был полон решимости изучать каллиграфию и продолжить то направление искусства, которое он освоил в совершенстве и очень любил.

Я брал уроки каллиграфии у учителя, который был большим другом Сун Няня. Он был старомодным, традиционным учителем, строгим и мыслящим очень по-конфуциански. Каллиграфия для него являлась прямой связью с традицией, уходящей вглубь тысячелетий. Первые два-три года его ученики писали только свои имена и ничего больше. «Как вы можете заниматься каллиграфией, если даже не можете написать собственные имена?» – говорил он им. Для меня он всё-таки сделал исключение и предоставил бóльшую свободу самовыражения.

Когда я брался за проект восстановления Махабодхи, то действительно не очень представлял, во что ввязываюсь. Вскоре я обнаружил, что для того, чтобы обеспечивать процесс, я охочусь за деньгами день и ночь. Поскольку к тому времени у меня за плечами уже была некоторая практика каллиграфии, то я подумал, что смогу собрать деньги с её помощью. Во время кампании по сбору средств я объявил, что буду писать сутры от имени жертвователей и эти каллиграфические рисунки будут замурованы в бетон, из которого будут возводиться стены монастыря. Таким образом, весь Махабодхи как бы окружён этими сутрами и доброй, поддерживающей энергией тех людей, которые их спонсировали.