— Бедный папочка. Твои женщины доставляют тебе столько огорчений.
— Успокойся, милая.
— Я… О Боже, опять подступает!
В перерывах между мучениями она вскрикивала:
— О, какая боль! Я больше не могу! Ох, отец, я хочу врача! Ну, пожалуйста, папочка! Пусть придет врач!
— Ты тужься, доченька, тужься!
Схватки все продолжались и продолжались до самой ночи. Облегчения не было, а становилось только хуже и хуже. Уже не было смысла фиксировать в журнале их, они стали почти непрерывными. Карен уже не могла говорить. Среди стонов можно было только с трудом различить невнятные просьбы о помощи. Она находилась в полубредовом состоянии.
Перед рассветом — Хью к тому времени стало казаться, что эта пытка длится по меньшей мере неделю, хотя часы утверждали, что схватки длятся всего восемнадцать часов, — Барбара сказала с тревогой в голосе:
— Хью, она больше не выдержит.
— Я знаю, — согласился он, глядя на дочь.
Сейчас как раз она была вся охвачена болью, лицо ее посерело и исказилось, рот искривился в агонии, сквозь зубы вырывались сдавленные стоны.
— И что же дальше? — в отчаянии спросила Барбара.
— Я думаю, что необходимо кесарево сечение. Но я, к сожалению, не хирург.
— Так что же делать?! — В голосе Барби была мольба.
— Не знаю. Я не могу.
— Но ведь ты знаешь об этом гораздо больше, чем первый человек, который решился сделать подобную операцию. Ты знаешь, как обеспечить стерильность. У нас есть сульфонамиды, а ее можно напичкать димедролом. — Она говорила громко, не боясь, что Карен может услышать: Карен уже ничего не интересовало.
— Нет.
— Хью, но ты просто должен. Она умирает.
— Я понимаю. — Он тяжело вздохнул. — Но кесарево сечение делать уже поздно, даже если я бы и мог. Я имею в виду — мог спасти Карен с его помощью. Мы должны спасти хотя бы ребенка. — Он прищурился, и голос его дрогнул. — Но нам не спасти и ребенка. Где мы возьмем кормилицу… Ты кормить не можешь, по крайней мере сейчас. А коров у нас нет…
Он сделал глубокий вдох и попытался взять себя в руки.
— Осталось одно: попробовать эскимосский способ.
— А что это такое?
— Поставить ее на ноги и предоставить действовать земному притяжению. Может быть, это поможет. Позови мужчин, они нам потребуются. Мне нужно вымыться. Вероятно, придется делать надрез. О Боже!
Пока Карен бессильно лежала после очередной схватки, Хью попытался объяснить, что им предстоит сделать. Слова с трудом доходили до нее, но все же в конце концов она слегка кивнула и прошептала:
— Мне уже все равно…
Хью подошел к столу, на котором были разложены его принадлежности, взял единственный скальпель в одну руку, а в другую — фонарь.
— Ну, ребята, теперь, как только у нее снова начнется, берите ее под руки и поднимайте.
Схватки возобновились буквально через несколько секунд. Хью заметил это и кивнул Дьюку:
— Давайте!
— Джо, помогай.
Они принялись поднимать ее, держа руками за плечи и за бедра.
Карен вскрикнула и стала вырываться.
— Нет, нет! Не трогайте меня… я не вынесу этого! Папочка, пусть они отпустят меня! Папа!..
Они остановились.
— Так что будем делать, отец? — спросил Дьюк.
— Я сказал — поднимайте! Ну!
Они приподняли ее над кроватью с широко разведенными бедрами. Барбара зашла сзади и, обхватив Карен руками вокруг талии, стала сильно давить на измученный живот несчастной страдалицы. Карен снова закричала и стала рваться. Они обхватили ее еще крепче. Хью лег навзничь и стал светить вверх.
— Тужься, Карен, тужься!
— Оооо!
И тут он вдруг увидел темя ребенка, серовато-голубое. Он уже хотел было отложить скальпель, как головка снова исчезла.
— Карен, попробуй еще раз!
Хью снова направил фонарь вверх. Он мучительно пытался определить, где следует сделать разрез: спереди? Или сзади? Или и сзади и спереди? Он снова увидел темя — и опять оно появилось и пропало. Рука его вдруг стала твердой как камень, и, совершенно бессознательно, он потянулся и сделал совсем маленький надрез.
Он едва успел отложить скальпель, как прямо ему в руки шлепнулся мокрый, скользкий, окровавленный ребенок. Память подсказывала, что он должен сделать еще что-то. Хью взял ребенка за обе ножки, поднял и шлепнул по крошечной попке.
Раздался сдавленный крик.
— Теперь осторожно положите Карен на кровать, но только полегче! Они все еще связаны пуповиной.
Ее бережно уложили. Хью встал на колени — руки его были заняты слабо попискивающей ношей. Он попытался вложить ребенка в руки матери, но заметил, что Карен не сможет удержать его. Хотя, казалось, она была в сознании и лежала с открытыми глазами. Его дочь пребывала в глубоком забытье.
Хью и сам был недалек от обморока. Он мутным взором обвел комнату и вручил ребенка Барбаре.
— Никуда не отходи! — зачем-то предупредил он.
— Отец, а разве не нужно перерезать пуповину? — спросил Дьюк.
— Пока еще нет.
И куда только запропастился этот скальпель? Он наконец нашел его, быстро протер йодом, надеясь таким образом продезинфицировать его. Затем положил его рядом с двумя прокипяченными шнурками, повернулся и пощупал пуповину — пульсирует или нет?
— Он просто замечательный, — мягко сказал Джо.