Свод Единства. Ломая судьбы. Том 1

— Я уже и забыл, как в первый раз, точно так стоял и смотрел на нее, не в силах отвести взгляд. А ведь прошел не один десяток лет, прежде, чем я понял, что за тайну она хранит.

Мальчик встрепенулся, как будто только сейчас понял, что он в комнате не один. За большим дубовым столом сидел драйтл в черной одежде. Черная рубаха, черная штанина, кусок которой видел Сорок Третий только из-за того, что драйтл немного повернулся, чтобы тоже видеть картину. На спинке кресла висела черная куртка. Или плащ. Даже веревка на шее с каким-то талисманом была черного цвета. Впрочем, как и сам талисман. Темные волосы, черная борода и темные глаза органично вписывались в весь образ. На вид ему было около сорока лет. Примерно.

— Вы меня вызывали? — удивился собственному тоненькому голосу мальчик.

— Да, вызывал. Присаживайся. — он махнул рукой на ближайшее кресло.

Парень подошел поближе к столу и сел в кресло. Оно было таким мягким. Но, после лавок и стульев, все кажется мягким.

— Меня зовут Серафеим. Барнабас рассказывал мне о твоих успехах. Странно слышать от него хвалебные отзывы, знаешь ли. Это меня заинтересовало. Я осмотрел несколько твоих рисунков. Он уверяет меня, что ты видел впервые те пиктограммы и нарисовал их в его присутствии, не обводя по книге. — ректор уставился на мальчика.

Парень ждал продолжения реплики, поэтому не сразу понял, что ему задали вопрос, не задавая его.

— Да, все верно. Я хорошо чувствую пропорции. Могу нарисовать идеальный круг. Поэтому пиктограмму нарисовать для меня не трудно. Я могу подтвердить свои слова.

Все же как тихо и тонко звучит его голос в этой комнате. Он слышал каждое свое слово, и каждое звучало как-то необычно. Наверное, стены как-то странно отражают звук. Но ведь голос ректора звучал сильно и зычно.

— Нет, не нужно. У меня нет причин не доверять тебе и Барнабасу. — он посмотрел в окно на метель, которая как раз разыгралась на улице. — Ты закончил курс обучения теории, Сорок Третий. Пора тебе познакомиться с практикой.

Он дотянулся до небольшой черной таблички на столе. Только теперь мальчик обратил внимание на то, чем был заставлен стол. Камни, стеклянные бутылки, металлы и еще что-то, чего он раньше не видел. Ректор взял табличку. Она была темнее ночи. Прямоугольная и абсолютно черная. Он перевернул ее. С другой стороны она была такая же. Но там находилась черная веревка, которая крепилась через отверстия по краям на уровне центральной оси таблички. Сразу мальчик их и не заметил. Еще там в верхнем углу было странное углубление. Не сквозное отверстие, может, до половины толщины таблички. И это при том, что сама табличка была тоненькой. До пяти миллиметров.

— Алхимисты называют это плашкой. Смотри. — он завел обе руки под веревку. — Держится крепко. Видишь, я могу даже потрясти руками.

Он поворачивал плашку и так, и эдак, показывая, что она крепко закреплена.

— Руки — это наш основной функциональный инструмент. Конечно, он передает все то, что у тебя в голове. Передает этой плашке. А она является простым исполнителем воли алхимиста. Непонятно? Я покажу. Ты помнишь пиктограмму для расщепления глины?

Мальчик быстро кивнул. Тогда ректор поднял немного руки, чтобы плашка была на уровне глаз мальчика. Через секунду на ней яркими белыми линиями зажглась именно та пиктограмма, о которой говорил ректор. Сорок Третий открыл рот.

— Голова думает. Руки передают.

Он коснулся плашкой засохшего куска глины на столе. Тот моментально распался на миллион песчинок. В основном они были коричневого цвета, как и сама глина, но попадались и другие.

— Плашка исполняет. Голова, руки, плашка.

Он поднес плашку к камню, затем к металлу. Ничего не произошло. Ректор вопросительно поднял бровь.

— Пиктограмма действует только на глину. — выпалил мальчик.

— Правильно. — он поднял плашку, чтобы мальчику было ее видно. — Теперь обратный процесс.

Старая пиктограмма померкла и исчезла, вместо нее появилась новая. Затем еще и еще одна. Когда они появлялись, то были большего размера, чем потом становились. Первый раз, когда пиктограмма была одна, она размещалась прямо по центру плашки. Сейчас же было иначе. Первая также была по центру. Затем, когда была нарисована вторая, то первая переместилась в верхний левый угол, уменьшившись в несколько раз. А новая пиктограмма теперь красовалась на виду. Потом ректор создал еще две пиктограммы и все повторилось. Каждая следующая пиктограмма становилась в один ряд с самой первой, и только последняя на текущий момент была по центру плашки. И еще Сорок Третий заметил, как почернел воздух вокруг плашки. Как будто она втягивала в себя окружающие цвета и смешивала их. Нет, совсем не так, как на картине с Алхимистом. Но какое-то сходство присутствовало.

— Это не сложно. — он коснулся плашкой сыпучего вещества, которое осталось от глины.

Моментально она преобразилась, сгруппировавшись в куб и обретя свою прежнюю структуру.