Сводная сестра для мажора

Его только мой отъезд интересует?

Между нами шагов пять, не больше. Он у одной стены, я у другой. Прямо друг напротив друга. Глаза в глаза. Он без своих вечных улыбочек и издёвок спрашивает. Серьёзен и напряжён. Смотрит на меня с ожиданием и каким-то непонятным мне осуждением. Вообще плохо его понимаю, он словно опять злится. На меня?

— А что мне было делать? Здесь мой дом. Там у меня ничего нет. Я жила в чужой квартире, потом меня привезли в чужой дом. Насильно.

— Я нормально спросил, Катя. И хочу получить нормальный развернутый ответ. Где ты была? С кем ты была? Какого черта, ты сбежала? Отца своего боялась? Сказала бы мне. Я бы никогда и никому не позвонил тебя обидеть. Никогда и никому. Что я такого сделал, что не заслужил от тебя даже грёбаного сообщения с твоим местонахождением? Ты хотя бы представляешь, что я пережил за эти сутки, блин? — С каждой фразой Миша делал шаг вперед и сейчас стоит вплотную, нависая.

Его лицо перекосилось от гнева, хотя он даже не повысил голос. Давил интонациями и эмоциями. Внутри всё сжималось с каждым его словом. Отступать мне некуда, бежать — тоже. Он за меня переживал. Он ведь поэтому в бешенстве? Сердце колотится в груди на износ. Это никак не вяжется в моей голове с тем, что я видела на университетской парковке.

Миша опускает руки мне на плечи и с силой сжимает.

— Чего молчишь? Я дал тебе повод от меня бегать? — вкрадчиво спрашивает Чернов, встряхивая меня как куклу. — Я тебе не враг, котёнок. А ты бежишь от меня, после всего что между нами было. Когда я в тебя…

— Я видела тебя и Гейдена, — перебиваю, выплевывая ему в лицо эти слова.

Пытаюсь стряхнуть с себя его руки. Ничего не выходит. Вцепился как клешнями и, кажется, ещё больше разозлился!

— И что с того?

— Он оставил тебе машину! Что ты ему показал, что он оставил тебе машину, Миша? — спрашиваю тихо и впиваюсь взглядом в лицо напротив моего.

Чернов застывает, а потом отпускает меня. Сжимает губы и отводит глаза. Моё сердце останавливается.

Мне становится холодно, словно мы перенеслись в Арктику и стоим на огромном тысячелетнем пласту льда. Вокруг снег и ничего больше, на многие километры вокруг. Только он и я. Что бы он сейчас ни сказал, как раньше между нами уже не будет. Я даже отчасти хочу, чтобы он что-то наврал, попытался оправдаться, соскочить, придумал для меня правдивую сказку. Чтобы опять не ползать на коленках в поисках осколков своего сердца и не пытаться реанимировать откинувшихся кверху лапками бабочек. Они уже на грани, как и я.

Невозможно так полюбить. Нельзя так любить. А я уже люблю его.

— Ты предал меня? — голос сиплый, во рту сухо и язык прилипает к небу, не слушается совершенно.

— Ты идиотка? — Миша морщится, как от удара.

Бросает на меня быстрый тяжелый взгляд и делает шаг назад, увеличивая расстояние между нами.

Я натягиваю рукава кофты, цепляясь за нее деревянными непослушными пальцами.

От Чернова исходит эмоциональная ледяная волна, он только недавно пытался кричать на меня шепотом. Был горячий и безумный. Закрылся. Арктика. Холод. Еще чуть-чуть и пойдет пар изо рта.

— Да. Я идиотка! Раз доверилась тебе! Поверила! Влюбилась! Боже…Я же в тебя влюбилась!

— Катя…, — его голос срывается.

В нем такая щемящая тоска и нежность, что по моим щекам начинают течь слезы. Я никому и никогда не говорила таких слов. Не признавалась в чувствах, которые рвут меня на части. Терзают и убивают. Они должны доставлять совсем другие эмоции, а я от своих выбросов эндорфинов просто погибаю.

А потом меня прорывает:

— Там видео? Еще одно с моим участием? Мне уже можно искать его на просторах интернета? Или Гейден тебе заплатил деньги, чтобы оно было только в его личном пользовании? Ну и в твоем конечно, — громко и неестественно смеюсь. — Трофей. Я твой трофей? Что ты молчишь! Что ты молчишь? Скажи хоть что-то?

На последних фразах я уже кричу. Слышу как в коридоре хлопает дверь и смешные мамины шаги в направлении моей комнаты. А потом голоса, ее и Славы. Они какое-то время спорят, стоя там за стеной, а потом резко замолкают.

Мы снова одни.

Миша смотрит на меня исподлобья, стиснув зубы. Я вижу как на его челюсти играют желваки. Как напряжены мышцы шеи. Руки сложены на груди и ноги широко расставлены. Он словно готовиться от меня отбиваться, ждет нападения. Мое же нападение лишь защита. Я защищаюсь, хотя вместо всей этой борьбы хочу просто сдаться и свернуться комочком. Лечь и поскуливать.

Никакая я не сильная. Я очень-очень слабая и очень-очень боюсь правды.

— Ты думаешь я мог так с тобой поступить? Я? — тихо и опасно спрашивает Миша, наконец отмирая.

— Я не знаю. Мог?

— Ты мне скажи. Ты ведь все уже решила? За нас двоих. Ведь все что я тебе не скажу, уже не имеет значение, Катя. Ты мне поверишь?

— Смотря, что ты мне скажешь, — сглатываю образовавшийся в горле ком и подаюсь вперед, впиваясь взглядом в лицо Чернову.

Ни одна его эмоция от меня не ускользнет. Разочарование. Вот что я вижу. Сердце пропускает удар.

— У нас есть несколько вариантов да? — хмыкает Миша, его губы растягивают в незнакомый мне до этого оскал.