Сводная сестра для мажора

— Сильно будешь тосковать? — Маленький кулачок сильным ударом прилетает в недавно поджившие рёбра. Морщусь, давясь воздухом. — Я пошутил. Всё будет нормально, котёнок. Врачи умеют творить чудеса.

— Я не знаю, что чувствую, Миш, — всё так же тихо признаётся Катя, вычерчивая пальцем круги на моей ладони. — Возможно, ничего? Я должна больше за него переживать, он же мой отец. А у меня внутри пустота. Я сволочь?

— Ты в шоке, малышка. Не копайся сейчас в себе. Володя, конечно, мудак, но он твой отец, и другого у тебя не будет.

— А где твой отец? С ним всё в порядке? Ни ты, ни Анна никогда про него не рассказывали.

Вздыхаю и целую её волосы.

— Было б странно, если бы мать трепала о нём при тебе и Володе, — невесело усмехаюсь. — С ним всё в порядке. Он живет в Иркутске, вахтами работает на Севере по полгода. Обычный мужик, без амбиций, или, вернее, давно на них забил. В семье мать всегда всем руководила, её не устраивала его амёбность, она же деятельная такая. Сама знаешь. Бизнес с нуля построила, всё сама. Мужик ей не нужен был, пока отца твоего не встретила.

— А за него зацепилась почему, как думаешь?

Не понимаю, что Катя хочет от меня услышать. В душу матери я никогда с расспросами не лез и вообще далёк был от темы отношений, семьи и детей. Завертелось у неё с отцом Беловой всё быстро, моего мнения относительно этого брака никто не спрашивал. Да и плевать мне было.

— Влюбилась, наверное, — отвечаю рассеянно.

Катю, кажется, мой ответ удовлетворяет. Она перестаёт ёрзать и замолкает. Так мы и добираемся до места.

Если снаружи — на улице — город ещё до конца не проснулся, то в больнице уже никто не спит. Суета, громкие голоса, специфический запах медикаментов. Атмосфера давящая и гнетущая.

Надев бахилы, проходим по коридору к регистратуре. Матери нигде не видно, на телефон она тоже не отвечает. Непонятно вообще, здесь она или ещё в пути.

— Подскажите, пожалуйста, к вам поступал Белов Владимир Юрьевич? Семьдесят третьего года рождения, — произносит Катя.

Останавливаюсь рядом с ней и сжимаю её руку. Она в благодарность сжимает в ответ. На меня не смотрит, гипнотизирует взглядом женщину в белом халате, которая, бросив на нас быстрый взгляд, начинает что-то печатать и высматривать в мониторе.

— Кем будете?

— Дочь, — хрипит Катя.

— Вам в хирургию, седьмой этаж, там разберётесь. Вещи в гардероб сдайте, так не пропустят.

Пока поднимаемся наверх в грузовом лифте, приказываю отчиму во чтобы то ни стало выкарабкаться с того света. Катя бледнее, чем была до этого в машине, смотрит в одну точку, не замечая ничего вокруг.

Изучаю её точёный профиль с чуть вздернутым носом и искусанными напряжёнными губами. Длинные ресницы мелко подрагивают, грудь вздымается от прерывистого дыхания. Нервничает малышка. Обманывает и себя, и меня, говоря, что ничего не чувствует. Ощущаю её липкий страх.

Люблю её, просто капец как, и меня самого чуть ли наизнанку не выворачивает от мысли, каково ей сейчас. Всё так же, держа её за руки, тяну к себе и заключаю в объятия.

— Всё будет хорошо, котёнок. Всё будет хорошо, — бормочу, устраивая подбородок на её макушке.

Катя неуверенно кивает.

Коридор в хирургии плохо освещён, но мать я замечаю сразу. Она, как обычно, не сидит на месте, меряет быстрыми шагами пространство, мотаясь из стороны в сторону. Заламывает руки и поскуливает, как выброшенный на улицу щенок. И правда, наверное, любит этого козла Володю, раз так переживает.

— Анна, есть какие-то новости? — спрашивает Катя, останавливаясь напротив.

Мама замирает, прекращая свои метания, и не сразу фокусирует на нас взгляд покрасневших глаз. Несколько секунд растерянно моргает и бросается к нам.

— Дети! — всхлипывает, обнимая нас за шеи. — Мишенька, Катенька…

Обмениваемся с Беловой озадаченными взглядами. Катя, кажется, перестаёт дышать, смотрит на меня умоляюще.

— Ма, скажи что-нибудь внятное.

— Оперируют, пока что… ничего не понятно. Мы поругались, он вспылил, выпил, никогда его таким не видела! И сел за руль! Полночи не спала, ждала, когда вернется! А под утро позвонили — перевернулся! Других пострадавших нет, на пустой трассе всё произошло, неизвестно, сколько он там один лежал. Хоть бы выжил… Володенька, любимый мой, — мама опять подвывает, глажу её подрагивающую спину на автомате.

Катя выпутывается из её рук и устало опускается на больничную кушетку, пряча лицо в ладонях. Не плачет, просто дышит.

Усаживаю мать рядом и опускаюсь перед ними на корточки.

— Давно оперируют?

— Пару часов, — невнятно отвечает мама. — Это я виновата.

— Никто не виноват, — обрываю её резко. — Кать, ты как?

— Нормально, — бормочет сквозь пальцы.

С силой убираю руки от её лица и, удостоверившись, что она не ревёт, целую каждый её пальчик. Мать поражённо охает, перестав плакать, и таращится на нас в полном шоке. На её немой, застывший на губах вопрос киваю. Дескать, понимай, как хочешь. Сейчас неподходящее время вдаваться в подробности наших взаимоотношений со сводной сестрой. Всё померкло на фоне событий этого утра. Владимир Белов перетащил новостное одеяло на себя.