Сводный брат бесит

Не знаю, сколько бы это продлилось, если бы не железный голос отца:

— ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ!?

Его крепкая рука хватает меня за предплечья и оттаскивает в сторону от Савелия. Я тяжело дышу и в любой момент готов снова наброситься на противника.

— А ну успокоиться всем! — приказывает отец.

Голоса послушно затихают, если не считать тихих всхлипов кого-то из девочек. Папа обводит глазами присутствующих, затем обращается ко мне.

— Быстро в свою комнату, — цедит сквозь сжатые зубы.

Сейчас я решаю не спорить с отцом. Бросив последний взгляд на Савелия и с радостью отметив, что у него в крови все лицо, я взбегаю вверх по лестнице в свою комнату.

От всплеска адреналина я взвинчен, поэтому даже не чувствую струйку крови, которая течет из моего носа. Замечаю ее только в зеркале в ванной. Костяшки на ладонях сбиты, футболка порвана. Еще поднывает где-то в районе ребер. Наверное, он мне туда засадил. Открываю холодную воду и стараюсь аккуратно смыть кровь. Мысленно я все еще избиваю Севу, а потому не могу успокоиться. Руки подрагивают.

У меня получается успокоиться только минут через сорок. Я не выхожу из своей комнаты до следующего дня. Отец тоже не приходит ко мне. По тишине в доме я понимаю, что он выпроводил моих друзей. Никто из них, к счастью, не пишет мне и не звонит.

Я не сплю всю ночь и думаю о Маше. Ни идеи, что делать дальше. Ощущение, будто мой мир рухнул, не проходит, а перед глазами то и дело воспроизводится поцелуй Маши с Савелием. Где-то под утро я все же решаю поговорить с ней. Сказать все, как есть, и будь, что будет. Или я буду ее парнем, или я ей никем не буду. В жопу эту френдзону.

Сам не замечаю, как в итоге проваливаюсь в сон прямо в одежде и обуви. Просыпаюсь от громкого хлопка двери. Подскакиваю на кровати и растерянно смотрю на отца. Он уверенной походкой подходит ко мне и бросает на кровать какие-то бумаги.

— Твой самолет сегодня вечером. У тебя есть пять часов, чтобы собрать вещи.

На этих словах он разворачивается и выходит из комнаты.

Тру заспанные глаза и морщусь от боли, когда задеваю нос. Брошенные на кровать бумаги оказываются посадочным талоном и ваучером на проживание в гостинице Женевы до конца августа.

Отшвыриваю бумажки в сторону, стаскиваю с себя одежду и направляюсь в душ, чтобы проснуться окончательно. Стараюсь ни о чем не думать, но мысли все равно лезут в голову. Надо поговорить с Машей.

Но у меня опух нос и на пол-лица синяк, поэтому я решаю не идти к ней домой, а позвонить. Не знаю, как объяснить Маше изменения в моей внешности, а правду говорить хочу. Гудки идут бесконечно долго, но трубку никто не снимает. Через пять минут я звоню повторно, потом еще через десять минут и потом еще через десять. Так и не дождавшись ответа на мои звонки, пишу несколько сообщений в разные мессенджеры. Маша то и дело выскакивает онлайн, но мои смс не открывает.

Что за фигня?

Все-таки собираюсь и иду к ней домой. Настойчиво звоню в калитку, пока не выходит домработница. Она удивленно таращится на мою физиономию, но я не даю ей задавать лишние вопросы.

— Людмила Степановна, здравствуйте. Можете позвать Машу?

В этот момент я сам непроизвольно бросаю взгляд на Машкино окно и замечаю ее за занавеской.

— А Машенька уехала, — быстро говорит.

— Куда? — удивляюсь и снова поднимаю взгляд на окно сверху.

Маша уже отошла. Но я точно ее видел! Уж Машу я ни с кем не перепутаю.

— В Рязань к бабушке.

— Ммм, — тяну. — И давно?

— Эээ, — теряется женщина. — Да уж дня два, наверное, — выкручивается.

— Два дня… — тихо произношу, чувствуя, как внутри все разрывается.

— Ага… Что-нибудь ей передать?

— Нет, Людмила Степановна. Ничего. Извините за беспокойство.

Я разворачиваюсь и иду к себе домой. Стараюсь отключить все чувства, но ни хрена не получается. Так больно, что хочется выть раненным зверем. Взбегаю в свою комнату на третьем этаже и все-таки не выдерживаю, даю волю эмоциям. Со всей силы заезжаю кулаком по зеркалу, а затем беру в руки стул и кидаю его в закрытое окно. Оно разбивается, и стул вылетает на улицу. По последующему вою сигнализации, я догадываюсь, что он приземлился на отцовскую машину.

Глава 30

ДАНИЛ

Маша шумно выдыхает мне в грудь и приподнимается на локте. Внимательно смотрит в мое лицо, не произнося ни слова.

— Я не предавал тебя, Маш, — говорю. — Я бы никогда так с тобой не поступил. Я правда не слышал, что они там о тебе говорили. Я находился в таком состоянии, что вообще не воспринимал происходящее вокруг. Ты мне веришь?

Касаюсь ладонью ее щеки. Мне жизненно важно, чтобы Маша поверила. Я бы никогда не поступил с ней плохо, я бы никогда не позволил говорить о ней что-то нелицеприятное.

Вместо ответа Маша неуверенно склоняется над моим лицом и слегка касается своими губами моих. Делает это осторожно, будто боится. Я отвечаю на ее легкие прикосновения, поглаживаю по щеке. Маша набирается смелости и усиливает поцелуй. Тогда уже и я не выдерживаю, прижимаю ее к себе крепко за затылок.