Сводный монстр (СИ)

Ко всему прочему нужно сообщить о случившемся родителям. Возможно они приедут обратно. Я не хотела нарушать их отпуск, но вряд ли я смогу позаботиться об отеле лучше них. И позаботиться о нем. Это тоже лучше сделать им, потому что я ни за что не буду помогать ему переодеваться, мыться, носить ему дурацкий бульон. Ни за что на свете.

В тяжелых раздумьях я потеряла еще два часа, затем смирилась с неизбежным и позвонила в авиакомпанию, поменяла билет на новый. Улечу после январских праздников, к тому времени здесь все устаканится.

Паулы так и не было видно, по всей видимости, она съехала в другой отель. Но скорее всего блондинка объявится, когда сюда вернется Макс. Без него ей тут делать нечего. Ну вот и прекрасно, она им пусть и занимается.

* * *

Макс

Белый потолок превратился в ослепительную вечную бездну, на которую он пялился уже несколько часов. Так, что от идеальной белизны уже резало глаза. На тумбочке раздражающе громко тикали часы, излишне ласковый голос врача отталкивал, а не располагал.

— Как вы относитесь к этому, и что думаете или чувствуете по этому поводу? — молоденькая девушка психотерапевт поправила очки, когда он со скучающим видом опустил на нее глаза.

Серьезно? Хотелось рассмеяться ей в лицо или даже нахамить, но он просто в изнеможении прикрыл глаза, на ее белый халат было больно смотреть после потолка. Почему здесь только этот цвет? Он же такой… безжизненный.

Битый час он задавала дурацкие вопросы, провела с ним пару дебильных тестов на его вменяемость. Все усердно записывала. Потом все-таки перешла к делу и спросила про стекло.

Да, раньше он никогда не попадался, ведь раньше он и не ломался, как неудачливый акробат, слетевший с балки. И вообще, он завязал. Но случай с Верой… вернул его в самое начало. Он вздохнул, ощущая, как чувство вины ядовитой кислотой разъедает изнутри, мучая в агонии.

— Макс, вы ответите мне?

— Что? — неторопливо повернулся к ней. Как же надоела.

— Зачем вы это сделали? Вы хотели ощущать боль? Что-то забыть? — наседала упрямая девица.

Наверняка, только окончила университет и теперь рассматривает его случай как удачное начало своей карьеры. Пф.

— Слушайте, я сделал это, потому что получаю кайф от езды на сноуборде. Но вот беда, лучше меня здесь никто не катается, — самоуверенно заявил он, глядя в голубые глаза за очками и лучезарно улыбаясь белоснежной улыбкой. — Пафосно звучит, но я пытался победить самого себя. Выйти на новый уровень.

Ложь легко вылетала из его рта. Он привык прятаться и скрывать. Просто все эти умудренные опытом и знаниями эскулапы никогда не поймут его. Точнее не так. Они поймут, найдут причины, предположат следствия, но не приблизятся к нему ни на йоту. Он уже проходил все это в реабилитационном центре, и в других клиниках, куда его запихивал отец.

Этот их ласковый тон, мягкость в глазах, как будто они заранее пытались его успокоить. Но он был спокоен. Вряд ли он мог бы наброситься на них с этими осколками.

Какой бред. Ему не нужна чужая боль. Она не вытесняет свою. Но с ним постоянно обращались как с ненормальным, по которому плачет психушка. Настороженность в их взглядах. Бесконечные тупые тесты из учебников, картинки… Что вы видите? Блин, кляксы. Он видит просто черные кляксы и ему неохота фантазировать и придумывать, что он видит там светлый чистый мир, пушистых зайчиков и голубое небо.

Психотерапевт продолжала что-то писать на синей папке, а он вновь уставился в потолок, думая о Вере. Она видела вчера, как он потерпел фиаско и чуть не убился. Радовалась ли она? Злорадствовала? Может ей стало чуточку легче?

Было больно об этом думать, но он не надеялся, что она могла испугаться ЗА него. Пока все боялись только его самого. Он почти ничего не успел понять, только увидел, как уходит в сторону его нога, вместе с креплением. Подрезали. И его реакции оказалось мало, чтобы приземлиться правильно. Он потерял слишком много времени и упал прямо на отцепленную ногу. Дальше боль, снова боль, бесконечная больбольболь… И темнота.

Очнулся уже здесь, с переломами, после операции.

В области ребер все ноет так, что трудно вдыхать и выдыхать полной грудью, и от этого кажется, что задыхаешься от нехватки кислорода, превращаешься в астматика.

Телефона нет, а без него он даже не мог узнать как дела в отеле. Стационарный ему никто приносить не стал, естественно, строго сказав отдыхать. Но медсестра тихо передала, что приходила сестра. И в нем глупо теплился лучик надежды, что возможно ей не все равно. Что, может быть еще не все потеряно, он сможет все исправить. Как? Он не знал. Такое вряд ли прощают. Но что-то сделать для нее хотелось. В лепешку расшибиться, но остановить ее, не дать ей уехать. Он знал, что она купила билет домой, к ним в отель звонили и предлагали трансфер на ее дату. Он послал их в задницу. Думал, что по крайней мере отвезет ее сам, вымолит прощение.