Сводный монстр (СИ)

Семь лет Макс пишет в разные клиники, общается с врачами, шлет им мою историю болезни, которая валяется тут же, отксеренная, переведенная на несколько языков. Но везде получает один и тот же ответ, который я получила уже давно много лет назад. И смирилась. А он нет.

На каких-то бумагах вижу 3D рисунки глаза, описание, схемы… Все это темный лес для меня, но, кажется, он теперь в этом эксперт. Правда, которую я так хотела услышать, обрушивается на меня.

Он чувствовал себя виноватым. Сожалел все эти годы. Искал для меня спасение.

Вытираю слезы и опускаю голову на руль. На улице уже начинает темнеть, а я все сижу здесь, потрясенная, выбитая из колеи в очередной раз. Усмехаюсь. Как он это делает?

Аккуратно сложив все бумаги обратно, как было, прикрываю коробку крышкой и выхожу из машины, захватив с собой пакет с одеждой.

В холле здороваюсь с медсестрой, заранее поздравляю с праздником. На ее лице читается усталость и желание, наконец, сбежать отсюда к семье, праздничному столу и елке. Она провожает меня в палату, где в гордом одиночестве лежит Макс. При виде нас парень почти незаметно вздрагивает, легкий румянец тут же покрывает его бледное лицо, но взгляд он не отводит, пристально глядя мне в глаза.

Спокойно встречаю его взгляд, выбросив все нужное и ненужное из головы. Оставив тягучий вакуум, который помогает мне стоять здесь прямо, с легким равнодушием взирая на сводного брата.

— Я оставлю вас, — произнесла медсестра и ретировалась, предварительно захватив с собой горку мандариновой кожуры, что валялась на его тумбочке.

От наших бесконечных гляделок здоровый глаз начинает болеть, но в это время он подает голос.

— Спасибо, что приехала за мной, — негромко произносит он.

Никак не отреагировав на его благодарность, бросаю пакет на кровать, отворачиваюсь и отхожу к окну.

— Одевайся.

Знаю, что ему неудобно, больно и так далее. Плевать. Пусть сам разбирается.

Слышу за спиной шуршание пакета, его возню, легкий свист сквозь сцепленные зубы. Время идет, но я так и не слышу ни одного слова о его готовности. Раздраженно вздыхаю, и, не оборачиваясь, спрашиваю:

— Готов?

— Ммм, почти, — пробормотал Макс и, повернувшись вижу его полуголым. Чувствую, как алеют щеки.

Он стоит, прислонившись к кровати больной ногой, в широких спортивных штанах. Что сидят на нем слишком низко. Футболка так и лежит, расправленная на кровати. Боксеры там же.

— Не получается надеть футболку, — неловко признается он, нервно запуская пятерню в растрепанные волосы.

Зарычав про себя, все же подхожу к нему вплотную, хватаю футболку и сначала продеваю через руку с гипсом, затем через вторую, протаскиваю через голову. Сколько ни старалась не смотреть на его гладкую мускулистую грудь, взгляд все равно задерживался в тех местах, где я касалась его руками. Словно угли голыми руками в горящем костре ворошу. Помогаю надеть темную толстовку, застегиваю молнию.

— Можешь затянуть шнурок на штанах? — хрипло просит сводный брат. — Спадают.

Делаю, как он просит, ощущая его горячее дыхание слишком близко. Его привычный запах смешался с запахом обычного мыла и мандаринов, уже давно проник в ноздри, щекочет мои нервы, еще чуть-чуть, и мои руки станут неуправляемыми, дотронутся до его лица.

На моих скулах играют желваки, меня все это неимоверно бесит. Бешусь от того, что желания сбежать от него подальше — нет. Более того, хочется остаться рядом. И от этой мысли возникает готовность отхлестать себя по щекам. Какая же я дура. Поэтому мне так «везет». Я сама притягиваю неприятности. Я их заслуживаю. Жизнь топчется на таких, как я, латентных жертвах, ни чему не учит.

Разве можно испытывать что-то, помимо ненависти, к тому, кто тебя так обидел? Но я испытываю. Странную тягу, ненормальный интерес. И все это тоже благодаря ему, забил мою голову своими не поддающимися логике поступками. Наверное, этому есть даже научное объяснение. Какой-нибудь дурацкий синдром с труднопроизносимым названием. Как по мне, так гребанные кнут и пряник. Чем больше он меня хлещет кнутом, тем вкуснее потом пряник из его рук. Это ненормально. Неправильно. Извращенно.

Нужно взять себя в руки.

Носки он, слава Богу, умудрился надеть сам. Про обувь я забыла, но с гипсом ему ничего сейчас не налезет. В кресло-каталку он осторожно сел в больничных тапках. Поморщился, схватившись за ребра, но я безжалостно сняла кресло с тормоза пинком и покатила вперед.

В главном холле нам отдали пакет с его сноубордическими ботинками, один из них до сих пор в подпиленном креплении. Набросив пуховик сверху на парня и водрузив пакет с ботами, кое-как докатила тяжелую коляску до его машины. Думала, он сядет на заднем сиденье, но брат максимально отодвинул переднее, откинув спинку назад. Переместив коробку за наши спины и вытянув длинные ноги, уселся поудобнее.

Так же молча я прошла на водительское и завела машину. В салоне тут же загромыхала музыка. Не стала убавлять, надеясь, что громкий звук отобьет у него малейшее желание поговорить, и раздосадовано нажала на газ.