Своенравная рабыня

Бэгур нахмурился. А ведь я всего-то хотела подшутить над ним и Леорой, разрядить хоть немного обстановку, отвлечься. Но вышло всё очень даже серьезно и правдоподобно. Знала бы до чего мой язык меня доведет, прикусила бы кончик.

***

– Миори, ляжешь рядом со мной, ближе к огню, – Дэмиян не хотел смутить, он по обыкновению защищал ее, как делал это всегда, когда был рядом.

– Спасибо, но я привычна к холодным ночам. А вот остальным придется несладко, – ответила Миори на предложение старшего друга, но всё же отвернулась, чтобы скрыть румянец на щеках.

Девушка изо всех сил старалась вести себя на равных с Дэмияном, но робость, которую она всегда чувствовала в его присутствие, еще с тех времен, когда была совсем ребенком, так никуда и не исчезла. Старший сын семьи Архов вызывал у нее целую гамму эмоций, особенно, когда проявлял заботу. И Миори знала, что если бы три года назад ее отец не ушел к предкам в мир бестелесных теней, ее ждала бы совершенно иная доля. Она словно всегда будет связана с Дэмияном. Но огорчало ли ее то, что их пути разошлись?

– Ты как всегда права, – осмотрел кэя рабынь, ужинающих около одного из трех костров, и заметил, что многие уже чувствуют на себе приближающийся холод – сезон северных ветров близок.

– Северяне праздную приход ледяного бога, а до нас долетает свист их песен, – ответила Миори, вспомнив слова покойной матери.

Дэмиян даже улыбнулся от ее слов и поднялся со своего места, решая, как поступить лучше.

Вскоре все узнали, что эту ночь женщины проведут не отдельно от мужчин, а рядом с ними. Дагалам перспектива понравилась, рабыни примолкли.

– Подъем ранний, еще до восхода ша-ах на небе, – предупредил кэя. – И дайте женщинам рубашки, – добавил он и пошел к реке.

Одинокая фигура скрылась в темноте. А остальные принялись готовиться ко сну, разворачивая подстилки и укладывая их ближе к кострам. Женщины молчали, раздираемые разными мыслями, но никто не осмелился противоречить. Кроме одной. Отблеск огня играл в светлых глазах, а гнев, набирающий обороты, закипал в крови. Но она тоже пока молчала. Ждала. И когда кэя вернулся обратно, она не сдержалась. Их молчаливый спор, начавшийся всего-то после одной ее фразы, наблюдали все без исключения.

– А нас спросить не хочешь?

Мужчина схватил рабыню за локоть и, притянув к себе, склонился с таким выражением на лице, что другая бы уже в обморок упала, как минимум, но не она.

– У рабов нет права голоса или выбора, – произнес он очень тихо, отпустил ее и, подхватив свои вещи, бросил подстилку около костра. – Располагайся.

– А к реке можно сходить? Кожа зудит. Или рабам нельзя даже облегчить боль и страдания? – женщина, словно не желала признавать свой статус или желала покинуть мир живых.

Хотел бы он отказать, но взгляд Миори заставил одуматься.

– Идем. Миори, пойдешь с нами? – девушка молча махнула головой, отказываясь от предложения, тяжко вздохнула, бросив на него еще один осуждающий взгляд, и принялась раскладывать подстилку на ночь. – Ладно. Мы скоро вернемся.

Уходящих к реке кэя и рабыню провожали взглядами все. Бэгур хмыкнул и расстелил свою подстилку, приглашая запавшую ему в сердце женщину, занять место рядом с ним, заодно и рубашку свою протянул. Получил в ответ благодарную улыбку, убедился, что сделал всё, что мог для нее и улегся. Остальные тоже занимали места около костров: рабыни ложились рядом по двое, мужчины по бокам от них. Кто-то не выдержал и пошутил о том, что, наконец, дождался сладкой ночи. Кто-то его приструнил. На ногах всё еще оставались дозорные. Голоса постепенно затихали, шорох тоже. Дерево трещало, обгладываемое огнем, шумела река, начинал подвывать ветер. Где-то вдалеке завыл зверь.