Свой — чужой

— Говорит Москва! — рявкнул Денис, пытаясь очистить руки от липкой засыхающей крови. — Открывай быстрее, а то мы закапризничаем!

Сержант что-то буркнул в ответ, но что именно, разобрать было трудно, так как на лестнице сделалось вдруг как-то сразу очень шумно от топота множества ног, шума открывающихся дверей в квартирах соседей Дениса, каких-то женских причитаний, трезвона мобильных телефонов, ругани и множества других звуков, сопровождающих в таких случаях появление сотрудников милиции. Штукин не чувствовал даже раздражения. На него навалилось тупое равнодушие, он встал, стараясь не наступать на тех, с кем еще совсем недавно разговаривал и смеялся. Зашатавшись на одной ноге, Валера уперся в стенку лифта рукой — и в ладонь впился острый кусочек пластмассы, торчавший из пулевого отверстия.

— Ебтыть! — ругнулся Штукин, не удержался на одной ноге и снова сполз вниз. Он уселся прямо на труп Муллы.

— Нас достанут или да?! — заорал Денис. — Мне еще в ад рановато! Эй!! Люди!!!

— Ты кто? — спросил, очевидно, Дениса уверенный голос из-за двери. Судя по уверенности, это был старший офицер.

— Кто я — я знаю! А вот ты — кто?! — гавкнул, срываясь, Волков. Его начал бить нервный озноб, видимо, пришел наконец-то страх от всего случившегося.

Ответ из-за двери был таким же раздраженным:

— Начальник отдела Баранов! Достаточно?!

— Повезло. Наконец-то повезло, — чуть не всхлипнул Денис умиленно, а Штукин вдруг заржал в голос. Волков глянул на него и тоже засмеялся — каким-то диким, булькающим смехом. Они смеялись и никак не могли остановиться.

— Смешливые попались! — крякнул все тот же голос — судя по всему, этот Баранов прижимался к дверям, пытаясь вглядеться в пулевые пробоины.

— Ой, — утер наконец-то слезу Денис. — А ты ведь, друг, долго начальником отдела-то не пробудешь!

Штукин снова попытался встать, и от этого движения голова Муллы странно завалилась набок. Единственным уцелевшим глазом голова смотрела прямо на Валерку.

— Да что ты? — ухмыльнулся невидимый сотрудник. — Никак меня опять увольнять собрались?!

— Куда мне, сирому, — хрюкнул Волков. — Ты сам посуди, какие подписи на документах ставишь: начальник отдела баранов… Это ж ни за что ни про что — весь отдел животноводческим становится… Твое ж начальство опомнится и все исправит.

— Ты посмейся, посмейся, мил-человек! — огрызнулся уязвленный Баранов. — А потом, глядишь, и вместе посмеемся…

Волков повернул голову к Валерке и прошептал:

— Этого Баранова — хрен уволят. А вот тебя — точно. Не в той компании тебя недострелили.

— Есть такое дело, — так же тихо откликнулся Валерка, шаря в карманах Оси в поисках сигарет. — А я-то надеялся карьеру сделать. Уже видел себя в Колонном зале при вручении Звезды Героя. Теперь, конечно, хрен, а не Звезда.

— Ничего, — утешил его Денис, — зато мы с тобой, считай, побратались. Второй раз родились — и вместе. Я тебя не брошу. Скоро нас отсюда вынут — начнут спрашивать все, что надо и не надо, — так ты не говори ничего. К тебе адвокат будет приставлен, и не из последних. Все расходы за счет заведения. Мы ж теперь, прости господи, потерпевшие. Терпила, конечно, хуже мента, но тоже некоторые права имеет. Так что — пока не утрамбуются мысли — говорить ничего не будем. Вообще ничего. Ясно?

— Куда яснее… Расколоться я всегда успею, было б в чем, — согласился с позицией Волкова опер.

Денис умудренно вздохнул:

— Менты будут злыми, так как скоро поймут, что ни хера не найдут. Со мной-то они — где сядут, там и слезут, а на тебе будут отыгрываться. А ты: мол, в шоке я, делов не знаю. Хорошо?

— Хорошо, — кивнул Валера, — я государство наше знаю, оно по своим завсегда с удовольствием мухобойкой лупит. Зажигалку дай.

— Держи. — Денис сунул ему зажигалку (тяжеленную, с клеймом, долларов за девятьсот) и не преминул добавить: — Курение вредит здоровью и сокращает жизнь.

— Расскажи это Осе. Может, он еще нас слышит.

— Вряд ли. Ладно, прорвемся. Эх, печки-лавочки… Штукин с наслаждением затянулся сигаретой. Чужая кровь на его теле стала засыхать и неприятно стягивала кожу. Сигарета скурилась в три затяга. Валерка загасил окурок о стенку и выкинул его в шахту лифта через двойную пулевую пробоину. Ему стало чуть легче, он словно проснулся. Штукин встал, почесываясь, и громко сказал:

— Килька плавает в томате, ей там очень хорошо! Ну а я, ебена матерь, счастья в жизни не нашел! Эй, братья по оружию! Долго нас еще в этом соусе мариновать будете?! Дверь открыть не можете или уже документируете — фотографируете?! Кончайте охуевать!