Свои камни

– Не перебивай, – усмехнулся он и продолжил – Главных заповедей всего две, любить Бога и любить ближнего. Все остальные заповеди просто разъясняют нам в чем конкретно заключаются наши обязанности. Это ты тоже прочитаешь, а если не поймешь я тебе растолкую. Но пока главное. Исполнение первой заповеди, человек осуществляет, когда живет в церкви, принимает крещение, исповедуется, причащается тела и крови Христовых прибывает в общении с Богом. Ты же читал требник, это же можно сказать разговорник, для этого общения А вторую заповедь, мы выполняем в повседневной жизни, когда не творим зла, не завидуем, не прелюбодействуем, милосердствуем к бедным или даже к врагам, не осуждаем других. Вот последнее, кстати, наивысшая из добродетелей – не осуждение. Тут понимаешь какая штука, дело в том, что человек на пути своего спасения предстоит перед Богом только за себя. Ты можешь сколько угодно, открывать людям глаза, обличать, укорять, других за их грехи, но тебе это только во вред. Спрос с тебя будет только за твои прегрешения. И воздастся тебе по твоему покаянию. Тут есть такой парадокс и на него указал сам Господь. Он сказал, «Человеку невозможно спастись, но все возможно Богу».

– То есть, основную работу по спасению человека производит Бог, – сказал я, глядя словно мимо него.

– Толковый прихожанин, попался, – улыбнулся Кирилл и продолжил. – Господь, видя, что человек стремится к спасению, то есть старается жить по-христиански, спотыкается, но исправляется, всегда ему пошлет помощь. И зная это мы должны помнить вот что. Никого судить мы не должны, без категорий, не должны и все. Господь сам все про них управит, он сам, так и сказал, «Аз воздам». «Аз» значит «Я». Но и мы тоже должны трудится над их исправлением, но своим для них примером, своим к ним добром, своим к ним милосердием, словом, желать им спасения. Может они нас не послушают, даже могут послать и даже побить, но мы и тогда не станем их судить. А станем сожалеть о них, как о наших братьях. Которые вместо того, чтобы войти в вагон и занять места согласно купленных билетов, продолжают хулиганить на перроне и дебоширить в привокзальном кабаке. Для Бога, на самом деле, важны все, каждый человек. Он ради нас ад разрушил. Он вытащит и этих забулдыг из их кабака. Он Лазаря на четвертый день из гроба поднял. Просто людям этим придется очень тяжело, через большие испытания они пройдут. И, наверное, найдутся действительно неисправимые, но и о них мы должны сожалеть. И за них молиться.

Потом он замолчал, видя мою реакцию.

– Я, наверное, слишком сложно, тут все говорю, увлекся.

– Да нет, – я пожал плечами, – Как раз все очень доходчиво и не мудрено, и заставляет задуматься.

–Тогда может для первого раза, достаточно? – улыбнулся он. – А то я что-то раздухарился. Да и вечереет.

Мы собрали в кучу отобранные доски, отнесли еще несколько веток.

– Слушай, а вот ты говоришь, что эта церковь тебе по наследству досталась,

– Ты все про это. Я же объяснял. Мой прадед здесь служил, отец Иларион, жил, кажется, в соседней деревне, но умер еще до революции. А моя бабушка его старшая дочь, из этих мест тогда же уехала. Но тут где-то жила его младшая дочь, бабушка Аглая. Я совсем маленький был, но слышал, что она в войну была в партизанах, и в плену была, и потом ее за это еще и сослали. Но быстро отпустили, заступился кто-то. Слава Богу за все.

После войны она в эти места не вернулась, а осталась в Сибири. Она там пару лет на поселении жила, а потом ее сын, Сергей, нашел. Так она у него и осталась, сначала в Ачинске. А когда Сергею предложили в Красноярск на большой завод переехать, он ее собой забрал. А муж ее Николай Иванович пропал без вести летом сорок второго года где-то на Дону. Дом-то их бы колхозный, так что возвращаться вроде и не куда.

Один раз мы взяли отпуск и всей семьей к ним поехали. Красивый город большой. Там-то я с бабушкой Аглаей и познакомился. Она была такая маленькая худенькая, но очень живая и какая-то настоящая.

– Как это? – спросил я.

Кирилл присел на поваленный ствол и почесал за ухом.

– Знаешь, как ребенок воспринимает взрослого. Вернее, каким взрослый часто бывает с ребенком. Этот покровительственно снисходительны тон в всем. Так вот у бабушки Аглаи такого совсем не было. Она со всеми говорила как с равными и с мамой, и с отцом, и со своими внуками. Даже со мной. Так словно мы всю жизнь были знакомы. Без предварительного оценочного присматривания, что ли.

– Кажется, понимаю, – согласился я. – Пожилые сначала некоторое время рассматривают, словно оценивают. Часто они, увидев незнакомого до селе внука или внучку, не знают, как себя вести. Часто, к сожалению, выбирают строгий тон.