Свои люди

— Тише, тише, товарищи! — поднял руку Лев Иванович и покосился на женщину в строгом сером платье. — На нашем собрании, товарищи, присутствует представитель из областного комитета партии…

Женщина кивнула и записала что-то в блокноте. А председатель сообщил, что об итогах работы за первый квартал Ачурского райпотребсоюза сделает сообщение Родькин Юрий Аркадьевич.

Родькин ждать себя не заставил. Негромкий его голос зашелестел в тишине по-газетному, без запинки, хотя ни в какую шпаргалку Юрий Аркадьевич не заглядывал.

Мишаня попытался вникнуть в то, о чем он говорит, но так и не мог, — цифры закупок и поставок, проценты товарооборота, проценты намеченные и фактические, выполнение плана райпотребсоюзом ничего ему не говорили. И только когда Юрий Аркадьевич обмолвился о том, что по плану в городе намечается построить кафе-мороженое на пятьдесят посадочных мест, Мишаня немного оживился. Раз кафе, значит, и холодильное оборудование монтировать придется. Но кто его будет монтировать, об этом Юрий Аркадьевич не обмолвился…

— Громче можно?! — донесся из задних рядов веселый голос.

Юрий Аркадьевич запнулся, но справился с собой быстро, просьбу уважил.

— Во как рубить надо! — кивнул Мишане Фотий Маркелыч. — Учись…

— Это мне ни к чему, — прошептал Мишаня.

— Как так ни к чему? Сгодится! — не то усмехнулся, не то обиделся мясник.

Женщина — представитель из областного комитета слушала докладчика внимательно и что-то писала, а когда Родькин сделал паузу, спросила тихим, неораторским голосом:

— А о культуре обслуживания вы что, ничего не добавите?

Как же, как же, Светлана Георгиевна! — улыбнулся виновато Юрий Аркадьевич. — В обязательном порядке…

Достал из кармана блокнот, глянул в зрительный зал.

— Вопрос о культуре сферы обслуживания, товарищи, всегда был и остается самым актуальным и болевым вопросом для всех нас, работников торговли! И мы этот вопрос никогда не снимали с повестки дня.

Здесь я должен отметить, что в некоторых точках нашей организации имеют место случаи неудовлетворительного взаимоотношения продавцов с покупателями…

— А поконкретней можно? — донеслось из задних рядов.

— Можно и поконкретней! Возьмем, к примеру, магазин номер двадцать один…

Мишаня глянул на Фотия Маркелыча. Мясник вжался в кресло, и лицо его набрякло пунцовой тяжестью.

— Магазин номер двадцать один, товарищи! — несся со сцены, голос Юрия Аркадьевича. — Самая горячая точка нашей организации. И завмаг товарищ Мельников о культуре забыл…

— Как это я забыл? — вскинулся Фотий Маркелыч. — У меня рука отсыхает заявки писать! Пускай товароведы отвечают!

— Мы здесь, товарищ Мельников, не о поставках мяса разговор ведем. А о культуре! — с обидцей возразил Родькин. — О культуре, понимаете? Мы с вами с чем в завтрашний день идем? Что мы несем в завтрашний день? Грубость! Неуважение к покупателю! Культура, товарищ Мельников, это совесть продавца! И мы ее по заявкам на бойне не получим…

Голос Юрия Аркадьевича звенел в тишине зала. В глазах его светился льдистый огонек.

— Хамство, товарищи! Хамство и грубость! Я жалобные книги за первый квартал просматривал. Жалуются покупатели! Жалуются клиенты! Да! Да! Это и к вам относится, товарищ Голубица!

— А что я такого сделала? — ударил в спину Мишани гневный голосок. Он обернулся. Цыганисто-смуглое лицо Голубицы — официантки из ресторана — вытянулось, вот-вот вскочит и на сцену бросится.

— Что вы сделали? — вершил суд Юрий Аркадьевич. — Ничего хорошего! Всюду в жалобной книге ваша фамилия… А ведь у вас с людьми самый тесный контакт…

— И какие же это люди? — не поддалась Голубица. — Нажрутся и книгу требуют! А я крайняя, да?

— Валя! Прекрати! — не разжимая сердечка ядовито накрашенных губ, прошептала Аза Францевна.

Но Голубица будто и не расслышала. Воинственно одернув голубую кофточку, встала. Грудь вперед. Глаза горят, приблизься, ожжет взглядом!

— Лю-ю-юди! — крикнула на весь зал. — Все, выходит, люди, а я не человек, да? У меня, выходит, и прав никаких нету? Да? У меня мать парализованная лежит! Что вы мне предложили, Юрий Аркадьич, когда я на расширение подавала? Я честная женщина!

— Глохни, честная! — подал голос Фотий Маркелыч.

— Здесь квартальное собрание! Здесь не место жилищные вопросы решать! — поджал губы Родькин.

— А где ж их решать? Случаем, не на вашей даче, Юрий Аркадьич?! — снова донесся с задних рядов звонкоголосый, бесшабашный голос. И словно стена невидимая рухнула — в зале засмеялись.

— Товарищи, товарищи! — постучал карандашом по графину Лев Иванович. — Будут прения, каждому дадим слово!

Юрий Аркадьевич смутился, скосил взгляд на представителя из обкома партии.

Женщина сидела молча, склонив голову, словно книгу читала на коленях. Потом шепнула что-то председателю райпотребсоюза. Лев Иванович молча кивнул, встал.

— Голубица! Зайдите ко мне после собрания…

— Не стоит, Лев Иванович! Все дела у меня! — извинительно улыбаясь, зашептал Юрий Аркадьевич. — Все решим… В кратчайший срок…

— Да сроки уже вышли, понимаешь! Сейчас решать надо! — сказал холодным голосом Лев Иванович и глянул в зал. — У кого, товарищи, имеются вопросы?