Свои люди

Мелькнул в лунном свете голубой халатик, скрипнула кровать. Улеглась, утихла, только дыхание слышалось, жаркое и частое. Сердце у Мишани крепко забилось. Он заворочался, приподнял голову, силясь разглядеть Юлино лицо, но стол посреди комнаты заслонял кровать. Мишаня закрыл глаза, услышал:

— Не майся… Подушку неси…

…Где уж была та луна? Откатилась в небесную глыбь. Топтался у окна рассветный час. В комнатке стало совсем светло, но тени из закутков еще не пропали, имели свою ночную власть.

Юлия сидела на постели, поджав ноги к подбородку. Волосы разметались по плечам, лица не видать. Да и сама не глядела на Мишаню. Голос ее, беспамятно-доверчивый всего минуту назад, был буднично-усталым.

— Ну вот… И тебя пожалела… Дура я, дура! — Она откинула волосы, наклонилась к Мишане. — Как пришел с синяком, помнишь? Важным хотел казаться! А я ведь увидела, дите ты еще, Мишенька! Дите-е-е!

— Ты тогда другая была, — сознался Мишаня. — Веселая…

— Другая? Не-е-ет! — Юлия взяла подушку, подложила под спину и голосом окрепла. — Та же самая я! Веселая я так… Для виду. А какая на самом деле, сама одна знаю! Эгоисты вы, мужики… Что, нет, скажешь? Знаю, знаю, сейчас ты меня уже ненавидишь…

— Неправду ты говоришь! — сказал, словно оправдываясь, Мишаня. — Неправду! — повторил тихо, словно себя самого в неправоте Юлиной досады хотел убедить. Почувствовал ее настороженное молчание, протянул руку. — Ты красивая…

— А что толку, что красивая? Что толку, Мишенька? У меня подружка была, глядеть не на что… А такого парня себе нашла! И муж хороший, и детей любит! И живут сейчас душа в душу!

Она придвинулась к Мишане поближе, взглянула в глаза.

— А хочешь, скажу? Хочешь, все скажу? Тебе одному, хочешь? Был у меня один человек. Мы с ним вместе учились. Только он зубопротезное отделение закончил… Любила я его, Мишенька! Как любила! А он ненормальный был какой-то! Чуть что не по нем… Платье надену не такое, как ему нравится, с кулаками на меня! А я его еще больше люблю! Отчего так? Что я в нем нашла? — Голос ее дрогнул, осекся до шепота. — И ребеночек у нас мог быть… Слышишь? Ребеночек! Махонький человечек… Я его уже чувствовала… Не захоте-ел! «Ты, — говорит, — сделай что нужно…» А я послушалась… Эх, мужики вы, мужики… Прости, конечно, что такое говорю… Ты не такой… У тебя все иначе будет… Будет, будет…

Она погладила Мишанины волосы. Ласковая боль ее глаз легко добралась до Мишаниной души. Он сжал Юлину ладошку, крепко сжал.

— Я понимаю тебя! У нас в Курманаевке в школе училась одна девчонка… И родила. А парень ее в армию ушел… А вернулся, они поженились! — Мишаня замолчал, понял, что не то говорит, добавил, оправдываясь будто: — У нас сейчас здорово! Яблони цветут! Филецкий говорит…

— Да что Филецкий? — перебила Юлия. — Кобель он, твой Филецкий! Воображает, что я без него жить не могу! А у меня с ним и не было ничего…

— Я не об этом, не об этом, Юль! — разгорячился Мишаня. — Он просто сказал, что у нас жизнь пресная! А у нас здорово! Правда! И знаешь, я только сейчас понял, как у нас здорово… Почему так? Вот занимался я в техникуме, думал, уеду куда подальше! И не вспомню. А сейчас даже снится… Дед, отец, мать, братишка! Дом снится! И все из детства… Помню, мне лет пять было, мы с отцом по улице шли, я ножик нашел. Обыкновенный перочинный ножик. Только хотел его поднять. Отец увидел: «Не смей брать чужого! Переступи! Чужого не возьми…» Я об этом случае никогда не вспоминал… А здесь вспомнил… Мне здесь дом ближе кажется. Почему так?

— Ближе, дальше! — вздохнула Юлия. — Что там вспоминать? Я вот не вспоминаю… Где человеку счастье, там и хорошо! До-о-ом! Мы в разных городах жили. Отец нас бросил… Мать молодая, пожить хочется… меня к тетке сбагрила. А сама спуталась с одним, семью завела. А я как бездомная. Что там вспоминать? Каждый о себе думает. Каждый от жизни берет что может…

Она замолчала, сидела, подперев голову руками, потом зашептала тихонько не себе самой, не Мишане:

— Зря, зря я его послушала тогда! Был бы у меня сейчас ребеночек, все было бы иначе! Мой родной, мой единственный, человечек маленький. Мой, мой, единственный, единственный мой…

— Юля! Ты чего, Юля?!..

Юлия подняла голову. Глянула на Мишаню незрячим, остановившимся взглядом.

— Разболталась, дура старая…

— Какая же ты старая?