Свои люди

— Это для молодых тепло! А вам беречься надо! — . не сдавалась заботливая старуха. Но Евгений Павлович махнул рукой, не послушался, вывел Мишаню во двор.

Филецкий был уже дома. В глубине двора в сарае ярко светилось окно.

Мастер стоял у верстака, заваленного разноцветной проволокой, механическим хламом, высчитывал что-то на клочке бумаги.

В закутке сарая на пустом ящике примостился Фотий Маркелыч. Мишаню увидел, и лицо его расплылось в дурашливом радушии:

— А! Молодая смена!?! Рад, рад приветствовать! — И скосил взгляд в насупленное расчетами лицо мастера. — Вот пусть расскажет, как меня насчет культуры чихвостили! Председатель, тот, слышь, Сашуля, молчком-торчком! Я к нему подхожу. «Што ж, Лев Иваныч? За што ж при народе?» А он: «Исправляйтесь!» А? Исправля-я-я-яйтесь! А жинка Аркадьича прийдет… Попробуй ей грудинки не оставь…

— Кончай базарить! — поморщился Филецкий и карандашиком почесал затылок. — Та-а-ак! Скажешь, кафеля не было! Метлахской плитки сто штук… Понял?

— А донесу как? — растерялся мясник.

— Донесе-ешь! — усмехнулся мастер. Мишане подмигнул. — Побудь здесь… — Вышел во двор.

Не попрощавшись, бросился следом и Фотий Маркелыч.

Мишаня слышал позвякивание ключей за стеной сарая, просящий голос мясника.

— Тут кил семьдесят, Сашуля! Подбрось мотоциклом… А? Сахарный мой… Подбрось…

— Я вам не такси! — послышался в ответ недовольный голос. Потом звон ключей и охающий топот ног затихли у калитки.

Филецкий вышел из темноты, присел на верстак, закурил.

— Продавщица, в молочном сколько дала?

— А я не взял…

— Не взял, значит? Та-а-ак! С нее червонец надо было содрать…

Мишаня почувствовал, как долгая тяжесть прожитого дня навалилась на плечи.

— Вот сам и сдирай! — ответил тихо.

Филецкий втоптал сигарету в землю. Глянул в сумеречную тишь двора, усмехнулся.

— Ясненько! Верно Аркадьич говорил… Добрые дела наказуемы! Ве-е-ерно! — И вдруг резко повернулся к Мишане лицом. Глянул на него пристально. Какая-то почти детская бесправная обида тлела в его черных глазах. — За что же ты так, Миша! Я к тебе всем сердцем… А ты мне в душу плюешь… За что?

— Не буду! — ударил в Мишаниной груди тугой гулкий комочек. — Брать ни у кого не буду!..

— Опять в бутылку полез! — примирительно улыбнулся Филецкий. — Посто-ой! Давай разберемся! Ну не взял ты у нее деньги… Я в следующий раз приду. Эта продавщица уже задумается. Ты понимаешь?

Заду-у-умается! И рублишка рваного не даст! Э-э-эх, Миша! Ладно. Идем ужинать. Или батюшка накормил?

— Ты откуда знаешь?! — удивился Мишаня.

— Филецкий все-е знает! — усмехнулся мастер и подмигнул заговорщицки. — Ну? И как он поживает, отец Евгений? Сто грамм не налил? У него есть! Наливочка на божьей травке! И не только наливочка… Много кой-чего! — Глаза его глядели на Мишаню с обычной уверенной усмешкой. — Высоча-а-айший профессионал! Он из церкви качнул деньжонок…

— А он о тебе хорошо вспоминал! — перебил Мишаня. — Он привет тебе передавал!

Хотелось еще и о компрессоре напомнить Филецкому. Но не успел — мастер вскинул голову.

— А чего ему про меня плохо вспоминать? Я ему много кой-чего переделал! За спасибо, между прочим! Чего ему плохо обо мне вспоминать? — В голосе его слышалось смущение, оправдательное, словно себя самого извинить хотел. — Вообще-то он мужик ничего… Сейчас, может, изменился. Матушка у него умерла. Ульяна присосалась. Вот подожди-и-и! Она его крутанет! Дом на себя уже переписала. «Батюшка, батюшка!» А руки у горла держит! Та-а еще старушка…

— Сашка-а-а! Ну чего вы там?! — донесся с веранды Маринин голос.

Филецкий поморщился, словно яблоко неспелое надкусил.

— Идем, Михаил Петрович! Начальство зовет…

Мишаня снял у порога ботинки, топтался на краю ворсистой зелени паласа.

— Тапочки надевай! — распорядился Филецкий. — Я лично босиком люблю! Ковер надо кожей чувствовать! Слышь, Марин?! — крикнул на кухню. — У прокурора холодильник делал, помнишь? Ковер, как у нас, за триста двадцать на стене-е-е! — И Мишаню по плечу хлопнул. — А у нас на полу, в гостиной! Вот так вот, Михаил Петрович!

Марина, не обращая внимания на горячливую хвастливость мужа, улыбнулась Мишане.

— Как спалось? Если холодно, я еще одно одеяло дам…

— Да какой холодно?! — встрял Филецкий и Мишане подмигнул. — Сейчас ночи те-е-еплые! А, Михаил Петрович?.. — Знает! Мишаня почувствовал, что краснеет. Встал из-за стола. — Все, что ли? — удивился Филецкий. — Ну ты дае-е-ешь! Так с тебя, братец, и штаны упадут…

— Правда, Миша! Вы совсем плохо едите!

— Я ж говорю, штаны упадут!

Мишаня это замечание проглотил, сказал, что наелся и спать идет. Тут уж мастер осерчал.

— Да брось ты-ы-ы-ы! Детское время!

— Ну чего ты пристал? — заступилась Марина. — Может, устал человек… Вы только, Миша, окно закрывайте, когда уходите…

«И она знает!» — подумал Мишаня. Вышел тихонько из кухни. Филецкий догнал его уже у самой двери.

— Успеешь выспаться! Идем! — И крепкой ладонью подтолкнул Мишаню в «избу-читальню», дверцу шкафчика открыл. Приложил палец к губам. — Тс-с! По грамульке, на сон грядущий…

— Я нет. Я не буду…

— Да ты только глянь!