Свои. Путешествие с врагом

Уничтожал кто? В Альседжяе – Бальтеюс, кузнец. Было там сто тридцать четыре еврея. До войны мы все ладили между собой. Когда пришли немцы, Бальтеюс сразу шкуру переменил. Немцы здесь не расстреливали. У них только штаб был. После войны этот Бальтеюс уехал, оставив здесь жену и троих детей. Его в Польше поймали, и когда сюда привезли, у него рука была скрючена. Видно, есть справедливость. Он застрелил двадцать девять женщин. Мы прятали трех евреек, и одна служанка нас выдала. Еврейки были из Альседжяя. Служанка работала по хозяйству и заметила, что мы варим кашу, и мама куда-то ее несет. Евреек было три – швея Сара Браудене, ее дочка Браудайте лет двадцати и Брикманайте, совсем чужая, лет сорока. Они сами к нам пришли голые-босые и жили три года, если считать переезды. Полтора года у нас прожили, меня растили, мне два годика было.

По воскресеньям мой отец возил служанку в костел, а в одно воскресенье ей вздумалось вернуться. Приходит она домой, а тут три еврейки в комнате, меня на руках держат, брата на руках. Сколько отец ни просил – ничего не вышло. Она с полицейским дружила, который евреев расстреливал, молодая, глупая. Отец сразу тех женщин увез. Обыск сделали, отца забрали и продержали три месяца. Потом эти еврейки снова к нам приехали. Мы все смотрели в окно, если кто пойдет по дорожке – тут же прятаться в погреб. Приходят к отцу Бальтеюс и другие белоповязочники, отец на кухне их за стол усаживает, бутылку ставит, все пьют, а они со мной в погребе, рот мне рукой зажимают, чтобы не пикнула. Выпили, уехали, а мы только через несколько часов вылезли. Встретил Бальтеюс отца в местечке, говорит, знаю, ты, Карейва, евреев прячешь. Отец ему: пойдем, выпьем, поговорим. Пьют оба, Бальтеюс снова орет: ну, поймаю я тебя… Сосед рядом сидит, все слышит, вскочил на коня и жене сказал, чтобы мою маму предупредила. Всех евреев в Альседжяе расстреляли на Рождество. А те женщины, которых мы прятали, все живы остались. У моего отца, Пранаса Карейвы, есть эта медаль Праведника мира. Но спасали еще несколько людей, и ксендз спасал.

Рута: Похоже, здесь, в Жемайтии, люди намного больше друг другу доверяют, чем в других местах Литвы. Жемайты отличаются от всех? Они более сплоченные, верно? Если два жемайта, живущие в Вильнюсе, встречаются тридцать лет спустя, так даже если они представители элиты, непременно станут между собой говорить на жемайтском наречии. К тому же люди здесь живут не в деревнях, а на хуторах, так что соседей должны были меньше бояться, а кроме того, сосед здесь человек полезный и необходимый – мало ли что…

Эфраим: Евгений, а знаете ли вы, сколько литовцев участвовало в убийствах евреев? По моим данным, от двадцати пяти до сорока тысяч.

Рута: Вы, евреи, даже и здесь, особенно здесь, применяете, по меньшей мере, пятидесятипроцентный коэффициент…