Свои. Путешествие с врагом

В синагоге остались в заключении около ста человек. В конце августа Якис (начальник полиции безопасности[184] Кретинги) прислал приказ командиру повстанцев, учителю Баркаускасу, их ликвидировать. Было созвано собрание, на котором наметили место, день и час и обсудили, как без шума собрать женщин, которые в то время служили у землевладельцев, и где взять достаточно повозок, чтобы везти детей и стариков. Среди собравшихся были Баркаускас, Жвинис, Зубавичюс, до войны работавший в городском управлении писарем. Когда все обговорили, пригласили двенадцать человек, полицейских и повстанцев. Среди них нашлись шесть добровольцев.

Когда евреев привезли к яме неподалеку от озера Плателяй и они ясно поняли, что их ждет, начались рвущие нервы крики и плач. Взрослых раздевали и аккуратно расстреливали по одному. По-другому поступали с детьми. Их расстреливали поодаль от ямы, а потом сбрасывали в нее. Всего детей в возрасте от одного до десяти лет было около двадцати. Всех их расстреляла жена Гришманаускаса Берта Гришманаускене. Расстрел продолжался всего около часа. Одежду участники поделили между собой. На следующий день Баркаускас послал отчет о выполненном задании[185].

Убийца Берта Гришманаускене была немкой. Словом, не наша.

Разговор с врагом

Плателяй – Клайпеда

Эфраим: У меня во время этого путешествия вызывает беспокойство одна вещь. Рута отбрасывает все свидетельства, которые я читаю, пока она ведет машину. Свидетельства о литовцах, которые очень жестоко поступали с евреями до прихода нацистов. Она не верит, что люди могли быть такими.

Рута: Да, вы мне читали, что по Плунге ходили изголодавшиеся еврейские девочки, а литовцы из окон бросали им, как собакам, объедки и кости. Как же.

Эфраим: Да, это рассказ свидетелей. Не вижу никаких оснований ему не верить. Вот один из главных источников напряжения, возникающего между нами в этом нашем путешествии. Рута явно старается показать события в Плунге как пример, будто бы в Литве было немало таких людей, которые не убивали, а спасали евреев. Возможно. Возможно, жемайты другие, и они не боялись соседей и осмеливались прятать евреев.

Рута: Почему я должна доверять свидетельствам, которыми пережившие Холокост поделились с израильскими издателями столько лет спустя? Люди по прошествии определенного времени чаще всего преувеличивают масштаб своих страданий. Пережитый ужас при рассказе вырастает вдвое или втрое, несколько литовцев, расстреливавших евреев, превращаются в весь литовский народ. Вся идея нашего путешествия была не в том, чтобы читать друг другу всякие свидетельства, а в том, чтобы ехать по Литве и обоим слушать, что рассказывают люди теперь – живые люди, те, кто видел, слышал сам или от своих родителей. Посмотреть этим людям в глаза, увидеть слезы в их глазах, услышать их интонации, их молчание…

Эфраим: Откуда мы можем знать, что люди говорят правду?

Рута: Так откуда же правда, раз они литовцы? Но мы ведь в Плунге поговорили, кажется, с пятерыми, и все эти люди рассказывали, что многие из местных старались помочь евреям. Почему мы не должны им верить?

Эфраим: Хорошо. Остаемся каждый со своей верой и своими сомнениями. Едем дальше.

Рута: Я бы хотела еще раз вернуться к разговору о мотивации убийц.

Эфраим: Может быть, на этот раз перестанем говорить о мотивации…