Нас встречает дружелюбный сотрудник музея, ведет по музейной экспозиции. Нет, про четыре тысячи убитых евреев у нас ничего нет. Но зато мы очень гордимся другими разделами экспозиции. Осматриваем коллекцию одноцентовых монет Соединенных Штатов Америки. Юноша говорит, что многие посетители удивляются, увидев такую большую коллекцию монет в один цент. Другой стенд посвящен писателю Оноре де Бальзаку, который некогда проехал через Таураге и даже останавливался здесь.
Рута: Объехав так много мест массовых убийств, я уже знаю, в каком лесу их искать. Уже узнаю “пригодный” для убийства лес. Он должен быть большим, густым, недалеко от города и дороги. Должна быть поляна, на которой удобно копать ямы и есть достаточно места, чтобы поставить расстреливаемых людей и самых расстрельщиков. Вот, например, здесь лес подходящий. А вот и знак – евреев убили здесь.
Эфраим: Здесь убиты три тысячи человек.
Рута: Литва такая красивая страна… И вы это признаёте… Мы можем думать о ней, как о чудесной молодой девушке, чье цветущее тело усеяно ранами, хорошо спрятанными от людских взглядов. Двести двадцать семь ран – двести двадцать семь мест убийства. Мы можем до хрипоты провозглашать, что девушка здорова и раны давно зажили, но от этих наших речей они не заживут. Мы должны что-то сделать с этими ранами. Историк Альфонсас Эйдинтас в 2001 году говорил в Сейме: “Надо открыть раны и дать им очиститься от гноя…” У Литвы нет никаких других запущенных, гнойных ран – только эта…
Старое еврейское кладбище, рядом с его оградой – место массовых убийств. Две тысячи евреев Юрбаркаса – вся еврейская община Юрбаркаса, расстрелянная 3 июля 1941 года.
Эти убийцы были милосердными – они убили людей рядом с могилами их предков, а не где-нибудь у болота или в кустарниках… Давно умершие деды и отцы слышали вопли своих детей и внуков. Дети, перед тем как их убьют рядом с могилами их отцов или дедов, может быть, успели подумать, как подумала бы я, встречая смерть в тридцати метрах от могилы своего отца: “Папа, помоги мне…” О чем думали люди перед смертью? Какие молитвы читали, какие псалмы пели – или встречали выстрел молча?
Эфраим: Есть очень много историй о евреях, ожидающих смерти. Я слышал о четырех разных песнях, которые евреи чаще всего пели, перед тем как погибнуть от пули. В одной очень известной песне говорится о еврейской вере в приход Мессии. “Я буду ждать его прихода каждый день, и даже если он опоздает, я все равно буду ждать”. Другая песня называется “Атиква”, раньше она была гимном сионистского движения, а теперь стала гимном Израиля. В этой песне высказано желание еврейского народа вернуться на родину и создать независимое государство. Третья песня – “Интернационал”, а четвертая – гимн Чехословакии. Многие евреи из Чехословакии были патриотами, и, когда их вели в газовые камеры Аушвица, они пели этот гимн.
Рута: Когда я писала книгу о проблемах ухода за старыми людьми, много читала о смерти. Я видела многих людей на смертном одре – своих и чужих. Мне кажется, смерть довольно милосердна. Перед тем как забрать человека, она помрачает его сознание. Перед смертью ты уже больше не мыслишь, не видишь, почти не чувствуешь. Впадаешь в бессознательное или полусознательное состояние. Скорее всего, в это время действует определенный механизм самозащиты. Надеюсь, что все те евреи, которых вели на расстрел или ставили на край ямы, были в таком состоянии. Зная, что смерть уже совсем рядом, они были словно парализованы. Их разум был помрачен. Ведь многие убийцы в своих рассказах утверждают: евреи перед расстрелом были тихие, застывшие, словно парализованные, словно наполовину умерли…
Эфраим: Во многих случаях евреи не знали, что их ведут расстреливать. Убийцы говорили им, что их ведут на работы, на собрания, на митинги, и даже делать прививки. Наверное, евреи до самого конца верили, что есть возможность спастись, и потому, когда их вели, не пытались бежать и не сопротивлялись. Если бы они побежали, точно были бы застрелены. Я все думаю о том, почему евреи почти не сопротивлялись, хотя иногда их стерегли и конвоировали совсем немного охранников. Может быть, их воля была сломлена унижениями и мучениями, испытанными во временных лагерях и гетто? Или здесь действовала еврейская традиция мученичества? Веками евреи чтили мучеников, которые предпочитали смерть отречению от своей веры. Во времена инквизиции многие евреи отказывались принять крещение и умирали “ал кдушшат ха-Шем” (прославляя имя Божие). Это могло быть одним из факторов. Другая важная вещь – евреи везде, где жили, были меньшинством, бессильным меньшинством. Когда складываешь все эти факторы в один, понимаешь, почему евреи так редко осмеливались сопротивляться.