Свои. Путешествие с врагом

“Свои” сильно воздействовали на Литву. Воздействовали на литовский язык. За одну ночь название книги – “Mūsiškiai” – в Литве стало словом, которое уже почти невозможно использовать в других случаях, в случаях, когда речь идет не о Холокосте. Его уже не получается использовать, когда говорится о победе баскетболистов или еще о чем-то позитивном. “Свои” приравнены к “расстрельщикам евреев”. Но евреи своими не стали. Цель авторов, Руты и Эфраима, показать, что своими были и те, кто расстреливал, и те, кого расстреливали, в Литве осталась непонятой. Евреи были и остались чужими для обычного литовца. Когда Рута едет куда-то с друзьями и пытается свернуть с дороги, чтоб показать им еще одну могилу убитых, друзья говорят: “Перестань, хватит, сколько можно про эти убийства, про этих евреев”. Неужели Рута осталась одной-единственной литовкой в Литве, которая не может спокойно проехать мимо места массового убийства, не остановившись, не положив камешка своим, теперь уже и ее евреям? А может, не одна – ведь многие литовцы, а особенно литовские женщины, читают “Своих”, и все они рыдают. Так они говорят Руте. Каждый из 19 тысяч экземпляров книги, напечатанных в Литве, прочитал не один, а три, четыре, пять человек. По всей Литве в библиотеках за книгой выстраиваются очереди. Люди ждут книгу по несколько месяцев. Ничего страшного: ведь правды о Холокосте Литва ждала 75 лет. Наконец дождалась. Наконец Литва заплакала.

Эфраим Зурофф Литва и Холокост [208]

Один из самых болезненных вопросов, на которые приходится отвечать молодым демократическим государствам Восточной Европы, возникшим на обломках Советского Союза, – как осмыслить историю Холокоста на собственных территориях. Сам по себе мучительный и трудноразрешимый, применительно к восточноевропейским землям он осложняется двумя отягчающими обстоятельствами. Одно из них – небывалый по масштабам и жестокости коллаборационизм. Если на других оккупированных территориях местные жители сотрудничали с нацистами только на первых стадиях “решения еврейского вопроса” (выявление евреев, дискриминация их как неарийцев, сбор в гетто и депортация), но не убивали еврейских соседей собственными руками, во многих странах Восточной Европы пособники оккупантов активно участвовали в массовом уничтожении евреев, прежде всего “своих”, но, бывало, и привезенных из других мест. Стоит ли говорить, что эта немаловажная “особенность” крайне затрудняет разговор о Холокосте в постсоветских странах.

Другое препятствие состоит в том, что четыре с лишним десятилетия советской власти повлияли на отношение к трагедии европейского еврейства и надолго определили трактовку участия местных жителей в преступлениях против соседей. На это есть три причины. Во-первых, в высшей степени политизированный нарратив Второй мировой войны и Холокоста, который навязывали жителям Советского Союза и стран социалистического лагеря. Ирония состоит в том, что представления о коллаборационизме во многих случаях были близки к истине, поскольку об этом неизменно говорилось на суконном языке советской риторики, дескать, “буржуазные гитлеровские фашисты” убивали “мирных советских людей”, а сама тема использовалась в идеологических целях, ее нередко воспринимали скорее как пропагандистский ход, а не как историческую правду.

Вторая причина (она связана с первой) состоит в том, что все годы своего существования Советский Союз последовательно отказывался признать небывалую трагедию европейских евреев и очевидность того, что евреи были единственным народом, который нацисты обрекли на полное уничтожение. Подобное допущение перечеркивало бы общепринятый нарратив “Великой Отечественной войны”, в котором Вторая мировая война изображалась как эпическая битва между двумя идеологическими титанами – нацизмом и коммунизмом. Если западный мир в большинстве своем признал Холокост невиданным по масштабам преступлением, направленным исключительно против евреев, многие жители постсоветской Восточной Европы долгое время вообще не знали этого понятия. Кроме того, советская историография целенаправленно отрицала националистический характер коллаборационизма. При том что многие местные жители, участвовавшие в массовых убийствах евреев, несомненно, были движимы националистически окрашенным патриотизмом, ангажированные историки, идеологически приверженные мифу о “братстве народов”, подчеркивали классовое происхождение убийц и намеренно “не замечали” их национальность; это также ставит под вопрос достоверность советского нарратива.