Свои. Путешествие с врагом

В конце XIX века в Шедуве жили 2513 евреев (56,2 % всего населения местечка).

Эфраим: Едем в Шедуву. Это город, в котором родилась моя бабушка с маминой стороны – Берта (Батья) Зар. Я позвонил маме в Иерусалим и обрадовал ее, сказав, что навещу родину ее мамы. Семья Зар была довольно обеспеченная. Откуда я это знаю? В Шедуве действовало отделение Тельшяйской иешивы. Учившиеся там мальчики жили в общежитии, в котором не было столовой. Их распределили по еврейским семьям, по домам, где они каждый день ели. Одной из таких семей, принявших за свой стол несколько студентов иешивы, была семья моей бабушки. За обеденным столом бабушка встретилась с моим дедушкой, тогдашним студентом иешивы. Они полюбили друг друга и поженились. Позже оба уехали в Америку. Таким образом они выжили, не погибли во время Холокоста, как брат моего деда Эфраим. Тогда, до войны, больше половины населения Шедувы составляли евреи. Теперь здесь нет ни одного еврея. Даже и говорить об этом не надо, это очевидно. Вот идет пожилой человек. Может быть, он покажет нам, где находится еврейское кладбище Шедувы, там похоронены мои предки. Давайте остановимся и спросим у него.

Так мы знакомимся с Ромасом. Ромас, тридцать лет проработавший мелиоратором, прекрасно знает все окрестности Шедувы. Едем на еврейское кладбище, оттуда – на аэродром, где в ангарах держали евреев до того, как вести на расстрел. В центре города, на месте синагоги – несколько временных рыночных павильонов. “В советское время синагога стояла, – рассказывает Ромас, – и здесь проходили животноводческие выставки. Потом ее разрушили”.

Ромас – первый встретившийся нам в этом путешествии человек, который назвал свое имя и фамилию. Он рассказывает:

У моего отца хозяйство было, быков выращивал. Так большей частью евреи у него покупали. Платили золотыми деньгами. С еврейскими детьми мы вместе учились, вместе играли, и всем места под солнцем хватало. Когда пришли немцы, наши подумали, что они здесь останутся навсегда, и стали к ним пристраиваться, прилаживаться. Кто-то убивал из-за богатства. В первую очередь искали тех, у кого много имущества было. Всякое здесь бывало, люди рассказывают, что и верхом на евреях ездили, и пальцы резали – так кольца стаскивали. Были и такие, которые предлагали спрятать какого-нибудь еврея. Тот привозил сколько-то имущества, а потом его и выдавали. У отцова брата так осталось много стульев из еврейских домов. Многие белоповязочники были из деревни Вайдатоняй, сыновья землевладельцев. Помню, как ксендз во время проповеди говорил матерям этих молодых парней: как вы позволяете своим сыновьям убивать. Ведь все у вас есть, всего хватает…

Эфраим: Я хочу кое о чем спросить вас обоих. Слово žydšaudys – расстрельщик евреев – это так просто слово или у него есть отрицательный оттенок?

Ромас: О, это плохое слово…

Рута: Žydšaudys – это человек, который расстреливал евреев. Я думаю, в литовском языке должны бы появиться и другие похожие слова, характеризующие людей, примкнувших к Холокосту, например, žydgaudys – как существует слово šungaudys – собаколов. Еще могло бы быть слово žydvedys – тот, кто конвоировал к месту убийства, или žydvagis – тот, кто грабил еврейские дома или выдирал зубы…

Эфраим: А как бы вы назвали людей, которые стояли за всем этим процессом – Литовский фронт активистов или Временное правительство Литвы?

Рута: Эти люди, возможно, и невольно, изменили слова гимна Литвы. Вместо “Vardan tos Lietuvos vienybė težydi” – “В честь судьбы той Литвы единение наше!” – они своими действиями словно бы утверждают: “Vienybė be žydų” – “Единство без евреев”…

Эфраим: Это грустная шутка. Но так и есть. Они к этому и стремились в своем государстве – чтобы Литва осталась без евреев. И им это удалось.

Рута: Нет, им не все удалось. Единства мы так и не достигли.

Эфраим: Им удалось избавиться от евреев, но не удалось добиться единства людей Литвы…