Свои. Путешествие с врагом

Акт специальной комиссии от 10 сентября 1944 года

В лесу Ляудишкяй были осмотрены 20 трупов, из них 8 детских трупов (6–8 лет), у всех на черепе найдены дефекты. На головах трупов найдены повреждения, расколы костей детских черепов свидетельствуют о том, что эти повреждения были сделаны еще при их жизни твердым тупым предметом или от удара головы о твердую поверхность.

Председатель комиссии Сиромолотный[179]

Разговор с врагом

Швянчёнеляй – Вильнюс

Рута: И Ромас, и сестра Ромаса говорили о важных вещах, о которых я никогда не задумывалась. Когда в 1941 году пришли немцы, большинство литовцев думало, что они пришли надолго. И потому, наверное, многие молодые люди в Литве решили: если они станут сотрудничать с немцами, не только останутся в живых, но будут жить хорошо и в достатке. Это один из факторов, объясняющих, почему они пытались угодить нацистам.

Эфраим: Я нисколько не сомневаюсь, что те литовцы, которые были готовы убивать, хотели угодить нацистам. Это один из аспектов мотивации убийц. Я бы взглянул на это и с другой точки зрения: одним из главных мотивов было желание, чтобы Литва снова стала независимым государством. С одной стороны, литовцы хотели вернуть себе независимость, с другой стороны, они знали, что немцы ненавидят евреев. Значит, они были уверены, что немцам понравится, если литовцы сами, своими руками, уничтожат евреев Литвы.

Это страшное путешествие – от одного места массового захоронения до другого. А когда преодолеешь этот ужас, тебя охватывает другое чувство – гнев. Гнев оттого, что это случилось, что ничего нельзя поделать, чтобы вернуть жизнь этим людям. Это цена, которую евреи заплатили за все ваши “мотивации” и “причины”. Вы, литовцы, ищете оправданий, чтобы облегчить бремя своей вины. Некоторые из вас все равно чувствуют вину, стыд, отвращение, хотя их родственники, может быть, и не нажимали на спусковой крючок. Все ваши люди имели те или иные мотивы.

Рута: Поскольку они были людьми.

Эфраим: Да, понимаю. Знаете, что особенного будет в этой книге? Вы пишете о людях словно бы на уровне глаз, словно бы глядя в глаза этим людям. Смотрите на те события не как историк, а глазами обыкновенного человека. Вы хотите, чтобы читатель мог отождествить себя с людьми, в ней описанными.

Рута: Если я хочу, чтобы литовские читатели внимательнее посмотрели на тех своих соотечественников, которые убивали, я должна и сама взглянуть на них как на людей. Не как на отбросы общества, которые мы могли бы с легкостью списать. Так что теперь мы подходим к одной важной теме…

Эфраим: И это…

Рута: И это дневник убийцы. Сны бойца Особого отряда, которые он записывал в Лукишкской тюрьме в ожидании расстрела. Я перевела и послала вам эти сны, а вы ответили в письме, что не можете их читать, потому что вам просто плохо становится. Тошно вам делается. Я подумала: как может быть, чтобы человек, который тридцать лет расследует преступления Холокоста, был не в состоянии читать сны убийцы – ему плохо делается? Почему? И нашла ответ. Все, что вы слышали или читали за эти тридцать лет, было свидетельствами своих, то есть родственников жертв или самих выживших. Страшные, потрясающие свидетельства, но это были свидетельства хороших людей. Вы никогда не думали, что плохие, то есть убийцы, тоже были людьми. Что они жили, мечтали, видели кошмарные сны, любили своих детей и боялись смерти. От этого нового ракурса вам и тошно.

Эфраим: Неправда. Я всегда знал, что убийцы тоже были людьми. Моя проблема в другом. Когда я начинаю думать о них как о людях и пытаюсь их понять, это неизбежно уменьшает мою решимость привлечь их к ответственности за совершенные преступления. На пути, ведущем к возмездию, на пути к правосудию так много препятствий, что я не могу позволить себе роскоши еще и думать о том, что чувствовали преступники. Этим мы и различаемся.

Рута: Если я более внимательно всматриваюсь в этих людей, чудовищ или не чудовищ, разве это означает, что я пытаюсь их оправдать? Ведь если читаешь сны человека, его стихи, его показания на допросе, этот человек в твоих глазах неизбежно становится человеком…

Эфраим: Вот в этом и есть вся суть. Величайший ужас Холокоста в том, что преступления совершали нормальные люди. До Холокоста они были нормальными, после Холокоста они были нормальными, но на время Холокоста они сделались самыми ужасающими преступниками. Это можно сказать почти про всех нацистских преступников.

Рута: Что вы имеете в виду, называя их “нормальными”?

Эфраим: Мы говорим о людях, которые придерживаются законов и принятых в обществе норм.