Свой с чужим лицом

– Думаю, понимаете. Пора поставить точку в споре. Манеры и повадки остаются с человеком, он их впитывает в кровь и выдает себя, когда забывает следить за своим поведением. Вы армейский человек, даже не спорьте. Не случайная персона в вооруженных силах, много лет им отдали. Таких людей, как вы, можно вычислить по взгляду, голосу, нюансам поведения. Вы сутулитесь, но это не убеждает. Вас бесит, что вами помыкает какой-то лейтенант, а простые бойцы издеваются, гонят, могут ударить. Гражданского человека это не сводило бы с ума. Командный тон тоже не отнять. Вы перестали себя контролировать, когда отчитывали товарища Слесарева. Эти нотки в вашем голосе, презрительно опущенная губа, пальцы правой руки, которые вы порой машинально отправляете за обшлаг. Валенки доставляют вам неудобство, вы никогда в них не ходили, что было бы странно, работай вы гражданским зоотехником. В них тепло, но эта обувь вас премного раздражает. Могу привести еще пару ценных наблюдений, но надо ли? На вашем лице так много сейчас написано. – Шубин поднялся, хоть это и было непросто, подошел к Мухавцу.

Тот безмерно устал, не имел сил подняться. Он сидел в снегу, откинув голову, нервно сглатывал. Кадык у него подрагивал.

– Не пора ли рассказать всю правду, Юрий Антонович… или как вас там?

– Я по-прежнему не понимаю, что вы несете, лейтенант, – тихо проговорил Мухавец, вдруг бросил взгляд в сторону и выкрикнул: – Осторожно, лейтенант!

Ну и кто тут прирожденный глупец? На несколько секунд он выпустил из глаз Слесарева, и тот мгновенно активизировался. Видимо, усталость его была преувеличенной. Он метнулся к Шубину, ударил в бок всем корпусом. Тот отлетел, выпустил из рук автомат, а когда подскочил, было поздно.

Слесарев стоял посреди поляны, раздвинув ноги. Автомат смотрел в живот лейтенанту. В глазах мужчины переливался торжествующий огонек. Дождался-таки момента!

В горле у Глеба перехватило. Все эмоции высыпали на его лицо.

Слесарев не отказал себе в удовольствии – засмеялся.

– Вашу-то мать, товарищ лейтенант, – убитым голосом прошептал Мухавец.

– Слесарев, что происходит? – процедил Шубин.

– А ты догадайся, лейтенант. – Инженер безотрывно смотрел ему в глаза. Это был уже другой человек, решительно настроенный, непримиримый, излучающий ненависть. Он много пережил, натерпелся страха, и вот судьба подбросила ему подарок.

Впрочем, стрелять этот тип побаивался, не хотел поднимать шум, колебался. Его указательный палец поглаживал спусковой крючок.

– Полковник Амосов? – мрачно осведомился Глеб.

– Он самый, – ответил предатель. – Николай Федорович Амосов, прошу любить и жаловать. Ты верно мыслил, лейтенант, все делал правильно, но под конец допустил промашку.

Шубин лихорадочно искал выход из положения. Броситься на врага он не успеет. Рассчитывать на осечку? Это то же, что на Господа Бога. Предатель недолго будет колебаться, выстрелит еще раз. Заговорить ему зубы?

– А вы неплохо разбираетесь в мостах и тоннелях, гражданин Амосов.

– Плохо. Поступил в двадцатые годы в институт военных инженеров, слушал лекции, изучал специальные материалы. Два года проучился, не понравилось. За плечами была служба в РККА. Знакомые отца, царствие ему небесное, помогли мне поступить в командирское училище. Заговариваешь зубы, лейтенант? Про генезис предательства хочешь услышать?

– Не хочу, – ответил Глеб. – Стошнит. У всех у вас одна песня. Посадили, расстреляли родственников, бесчеловечный большевистский режим, полстраны в лагерях.

– А это не так? – спросил Амосов.

– Это очень удобно, когда спасаешь свою шкуру. Невдомек, что страна – это люди, которых ты предал. Стрелять будешь? Или боязно?

Просвистела увесистая коряга, ударила предателя по руке. Человек за деревом тоже остерегался стрелять. Амосов вскричал от боли, бросился ловить упавший автомат.

Теперь Шубин не дал ему спуска. Он проделал два прыжка, сбил предателя с ног и стал награждать зуботычинами. Амосов пыхтел, вертел головой, пытался защищаться. Но все уже было предрешено.

К ним подбежал Краев, оттащил подонка за шиворот.

Глеб поднял автомат.

– Не знали мы, товарищ лейтенант, что вас нельзя одного оставить. – Из-за дерева высунулась ухмыляющаяся физиономия Толика Иванчина. – Теперь будем знать, сделаем выводы.

– Парни, вы живы? – простонал Глеб. – А Косаренко где?

– Здесь, товарищ лейтенант. – Боец, прихрамывая, подошел к нему. – Все целы, живы, только ногу я слегка подвернул. Фрицев было около десятка, троих мы положили, а также обеих собак, потом проделали финт ушами. Они и побежали по обрыву. Там как раз возвышенность, лесок разреженный, повсюду овраги.

Предатель плевался желчью, закатывал глаза. Шубин выбил ему пару зубов. Теперь этот тип напоминал злобного зайца, когда открывал рот.

– Руки ему свяжите, – сказал Глеб. – Николай Федорович у нас особенно прыткий. Даже с жизнью готов расстаться, лишь бы в органы не загреметь. Не дадим ему такого удовольствия. – Он подошел к Мухавцу, сел на корточки: – Вы в порядке, Юрий Антонович? Или как вас прикажете называть? Рассказывайте, да поскорее. Возможно, я смогу вам помочь.