Своя-чужая война

Едва только Атей увидел лицо Ирены, он понял, что случилось или вот-вот может случиться что-то действительно непоправимое. От той живой, цветущей, взбалмошной девушки, что он запомнил по последним дням своего пребывания в Карпейне, не осталось и следа. Осунувшаяся, словно на ее плечи водрузили неподъемный груз, с большими темными кругами под глазами, говорившими о бессонных ночах и пролитых слезах. С легким нездоровым румянцем на бледном лице, принцесса была лишь тенью самой себя.

И это было удивительно и непонятно для князя. Ведь даже при их знакомстве, когда на карету Ирены Светлой было совершено покушение, она не потеряла присутствия духа и ни словом, ни жестом, ни поведением не выказала того страха, что им пришлось пережить, наблюдая в едва зашторенное окошко кареты, как Призрак и его воины насмерть бьются с нападавшими на них наемниками. Она до конца оставалась высокородной, дочерью короля не самого слабого государства центральной Тивалены.

– Простите, князь, что нагрянули к вам без приглашения, – остановившись в пяти шагах перед столом и сделав книксен, произнесла принцесса. – Но если и сможет мне кто-то помочь в моем горе, то это только вы.

– Вы всегда желанный гость в нашем княжестве, принцесса, – поднимаясь, кивнул он. – Однако прежде, чем говорить о какой-либо помощи, я должен знать, что же произошло у вас в королевстве. Присаживайтесь, – указал он на свободные кресла, которые под пристальным вниманием «мышек» и волков в скором порядке расставляли в кабинете замковые слуги.

Гости благодарно кивнули и стали рассаживаться.

Наконец затих последний шорох поправляемого платья, и Атей произнес:

– Я слушаю.

– С чего начать, князь? – вопросительно посмотрела на него Ирена.

– С начала, – скрестил он на груди руки, откидываясь на спинку кресла. – Обстановку в Мегаре я знаю, так что это можете пропустить.

– Хорошо, – покладисто кивнула Светлая. – Хотя и рассказывать-то особо нечего. Относительный порядок в королевстве, не только в Мегаре, был, пока существовала для всех страшилка в лице вольного князя Сайшат. Остроту клинка Атея Призрака и ярость ваших воинов запомнил не один благородный и высокородный в Карпейне. Поэтому «пока где-то по территории Даргаса гуляет это Чудовище…» – это я цитирую некоторых из приближенных моего отца, эти самые приближенные сидели тише воды ниже травы. Расшаркивались перед королем, пели ему лживые дифирамбы и клялись в вечной преданности. Все как всегда. Но едва до королевского замка долетели слухи, что князь Сайшат уже давно осваивает территории недавних наших соседей с юга – Верена и Гальт-Резена, все стремительно стало меняться.

Девушка на некоторое время замолчала, отхлебнула из протянутого ей Виолин бокала терпкого «взбодрина», а потом, подняв глаза на Призрака, продолжила свой рассказ.

– Только вот стало, по-моему, еще хуже, чем было до того, как Даргас, и, в частности, Карпейн, узнал об Атее Призраке. Интригующие высокородные уже не прятались по углам, чтобы втихомолку перемолоть косточки моему отцу. Чуть ли не в голос, открыто обсуждали, что в управлении королевством нужно что-то менять: и лучше всего начать с правящей семьи. Единственное, что их останавливало или, вернее, задерживало в том, чтобы немедленно приступить к реализации своих планов, это то, что они между собой не могли разобраться, кто из них будет действительно достойным приемником Тедора I Радушного. Задниц много, – горько ухмыльнулась она, – вот только на трон может поместиться только одна.

Принцесса снова приложилась к ароматному напитку.

– А в середине летнего сезона в Карпейн к отцу прибыли посольства Рузеи и Леса Светлых Альвов. О чем шел разговор за закрытыми дверями, я не знаю, меня туда, как вы понимаете, не пускали. Не женское это дело. Но по тому, о чем мне потом рассказывал мой брат Димир, можно было понять, что речь шла о западных территориях Даргаса на границе с Рузеей. Эти посольства, будто они и не представляли двух разных правителей, в унисон пели о том, что отцу следует отказаться от своих владений на западе и подвинуть свою границу вглубь королевства. Причем говорили об этом прямо, а не пытались, как любят послы, за валом словоблудия и взаимных расшаркиваний, предъявить именно те требования, положительного решения которых они ждут от своего оппонента.

– И король уперся, – произнес князь.