Своя комната

Обидно было не обзавестись к вечеру никакими вескими соображениями. Например, женщины беднее мужчин по тем-то и тем-то причинам. Возможно, стоит отказаться от поисков правды, ведь вместо нее на голову изливается поток мнений – пылающий, словно лава, и мутный, словно сточная вода. Лучше задернуть шторы, сосредоточиться, зажечь лампу, сузить поле поиска и спросить у историка, который занимается не мнениями, а фактами: в каких условиях жили женщины в Англии во времена, положим, королевы Елизаветы?

Удивительно, что ни слова из этих бесконечных томов не принадлежало женщинам – в то время как любой мужчина, судя по всему, способен написать песню или сонет. Так как же жили женщины, спросила я себя; ведь литература подвластна воображению и, в отличие от науки, не существует отдельно, подобно камешку на дороге; литература подобна паутине и так же, как паутина, связана с жизнью – непрочно, но тщательно. Зачастую эта связь почти незаметна: пьесы Шекспира словно бы держатся сами по себе. Но если потянуть паутину, зацепить, надорвать, то вспоминаешь, что ее соткали не бестелесные существа, а живые люди и что она охватывает самые что ни на есть прозаические предметы – здоровье, деньги, наши дома.

Поэтому я отправилась к полке с историческими трудами и открыла одну из последних работ профессора Тревельяна – «Историю Англии». Снова обратилась к разделу «Женщины» и параграфу «Положение женщин». Право мужчин бить своих жен, писал профессор, было закреплено законодательно и открыто применялось как высшим, так и рабочим классом… Аналогично, если дочь отказывалась выходить замуж за выбранного родителями джентльмена, ее могли посадить под замок и подвергнуть побоям – при полном одобрении общественного мнения. Брак был основан не на личной привязанности, а лишь на семейной выгоде, особенно в «благородных» высших классах… Помолвку нередко заключали, когда жених или невеста (или оба) еще лежали в колыбелях, а свадьбу праздновали, как только за ними переставали ходить нянюшки. Здесь профессор Тревельян писал о 1470-х годах – вскоре после чосеровской эпохи.

Следующее упоминание о положении женщин относится ко времени Стюартов – то есть двести лет спустя. В то время, пишет профессор Тревельян, женщины высшего и среднего класса по-прежнему почти никогда не выбирали себе мужей, а когда им назначали супруга, он становился их властелином и победителем – в той мере, в какой это определял закон и обычай. Однако, продолжает профессор, героини пьес Шекспира и женщины, описанные в подлинных мемуарах XVII века (например, Верни и Хатчинсона), были наделены и характером, и индивидуальностью. В самом деле, если вдуматься, Клеопатра – женщина с характером, леди Макбет делала все по-своему, а Розалинда, надо понимать, была очень хороша собой. Профессор Тревельян совершенно прав, говоря, что у героинь Шекспира есть и характер, и индивидуальность. Даже не будучи историком, можно утверждать, что женщины, подобно маякам, освещали творчество поэтов всех времен: у драматургов – Клитемнестра, Антигона, Клеопатра, леди Макбет, Федра, Крессида, Розалинда, Дездемона, герцогиня Мальфи; у прозаиков это были Милламант, Кларисса, Бекки Шарп, Анна Каренина, Эмма Бовари, мадам Германт. С ходу вспоминается множество имен, и все это – героини отнюдь не бесхарактерные или безликие. В самом деле, если бы женщина существовала лишь в книгах, написанных мужчинами, ее бы наделяли огромной важностью, она была бы бесконечно многообразна: отважна и зла, блистательна и убога, великолепна и уродлива, величием сравнима с мужчинами – а то и превосходит их. Но это лишь литература. На деле же, как пишет профессор Тревельян, ее запирали и избивали.

Таким образом, перед нами предстает невероятно сложное создание. Теоретически, она наделена безграничной властью, на деле – не имеет никакого значения. Ею наполнена поэзия, но для истории ее не существует. В книгах она властвует над королями и завоевателями, в реальности же она рабыня любого, кто по воле родителей окольцевал ее. Самые вдохновенные строки, самые глубокие мысли слетают с ее уст – в литературе, а в жизни она почти не умеет читать и писать и принадлежит своему мужу.

Если сначала почитать историков, а потом поэтов, складывается довольно причудливый образ: гусеница – но с орлиными крыльями; олицетворение жизни и красоты – нарезает сало на кухне. Но эти удивительные химеры в реальности не существуют. Чтобы воплотить ее в жизнь, надо мыслить и поэтически, и прозаически: то есть помнить, что перед нами миссис Мартин тридцати шести лет, в синем платье, черной шляпке и коричневых туфлях, и при этом видеть в ней фиал, в котором бродят и мерцают невиданные силы. Приложить этот метод к елизаветинской женщине, увы, не выйдет: нам недостает фактов. У нас нет никаких достоверных и подробных сведений. Историки практически ее не упоминают. Я обратилась к профессору Тревельяну, чтобы выяснить, как он видит историю. Его видение стало очевидно из заголовков: