Своя комната

Несмотря на это, начать мне бы хотелось с того, что мысли о собственном поле губительны для автора, – я подошла к письменному столу и взяла в руки листок бумаги, озаглавленный «Женщины и литература». Опасно быть только мужчиной или только женщиной; надо быть женственно-мужественным или мужественно-женственной. Для женщин губительно пестовать свои обиды, защищать свои интересы – пусть даже и справедливые, – то есть сознательно вести себя по-женски. И губительно – это не преувеличение, ведь все, что написано с сознательным перекосом, обречено на гибель. Оно бесплодно. Пусть при свете дня оно кажется блистательным, емким, мощным и талантливым – с закатом солнца все увянет; ему не суждено прорасти в умах читателей. Для творчества необходимо, чтобы мужское и женское начала заключили договор. Следует узаконить этот союз противоположностей. Чтобы мы почувствовали, что автор передает свой опыт во всей полноте, сознание должно быть полностью открыто. Необходимы мир и свобода. Ни скрипа колес, ни мерцания света. Шторы должны быть задернуты. Когда все будет позади, думала я, автору надлежит лечь, и пусть его разум празднует свою свадьбу в темноте. Пусть не вглядывается, не задает вопросов. Лучше обрывать лепестки розы или разглядывать плывущих по реке лебедей. И я вновь увидела поток, унесший лодку, студента и сухие листья; и такси подхватило юношу с девушкой, думала я, прислушиваясь к грохоту лондонских автомобилей где-то вдали, и их унесло тем же потоком, в русло той же бурной реки.

Тут Мэри Битон умолкает. Она рассказала вам, как пришла к выводу – крайне прозаическому выводу: чтобы писать прозу или стихи, необходимы пятьсот фунтов в год и комната с замком на двери. Она постаралась неприкрыто изложить соображения и впечатления, которые привели ее к этому. Вы наблюдали, как она столкнулась с университетским смотрителем, пообедала здесь, поужинала там, рисовала картинки в Британском музее, снимала книги с полок и глядела в окно. Тем временем вы наблюдали ее промахи и причуды и гадали, как же они влияют на ее мнение. Вы спорили с ней и вносили необходимые поправки и добавления. Так и должно быть, поскольку в подобных вопросах путь к истине лежит через самые разнообразные ошибки. Закончу я своим собственным голосом и предвосхищу два очевидных замечания, которые наверняка уже пришли к вам в голову.

Вы так и не сказали, заметите вы, о том, какой пол талантливее – хотя бы в литературном отношении. Это было намеренное умолчание, поскольку если и настало время сделать такое сравнение – а в данный момент куда важнее знать, сколько денег и комнат было у женщин, чем рассуждать об их талантах, – так вот, даже если это время настало, я не верю, что человеческий дар можно взвесить, словно сахар и масло, даже в Кембридже, где привыкли распределять людей по классам, надевать на них шапочки и выдавать им аббревиатуры. Не верю, что даже Табель о рангах уитекеровского «Альманаха» сообщит нам окончательную систему ценностей или что существуют разумные причины на то, чтобы судебный опекун душевнобольных проходил к обеденному столу прежде рыцаря-командора ордена Бани[25]. Все это противопоставление полов, качеств, разделение на полноценных и неполноценных пристало скорее школьному этапу развития, где есть «стороны», которые надо занимать, и одной стороне надо непременно побить другую, а наивысшее достижение – подняться на сцену и получить из рук самого Директора искусно разукрашенный горшок. С возрастом люди перестают верить в стороны, Директора и разукрашенные горшки. Когда речь заходит о книгах, сложно прилепить к ним ярлыки так, чтобы они тут же не отвалились. В литературных рецензиях как нельзя лучше отражаются тяготы суждения. Одну и ту же книгу называют «великой» и «никудышной». Похвала и критика ничего не значат. Как бы приятно ни было раздавать оценки, это одно из самых бессмысленных занятий на свете, а подчинение оценщикам есть рабское поведение. Имеет значение лишь то, что вы пишете, о чем хотите, а будет это важно несколько часов или веков спустя – неизвестно. Но если вы жертвуете хоть малейшим оттенком, хоть волоском с головы своего воображения, покоряясь какому-то Директору с серебряным горшком в руках или профессору с линейкой в кармане, – вы совершаете настоящее предательство, и самые страшные жертвы – богатством или добродетелью – покажутся в сравнении лишь комариным укусом.

Далее, думаю, вы скажете, что я придаю слишком много значения материальному. Даже сделав скидку на символизм и допустив, что пятьсот фунтов в год могут обозначать способность к умственному труду, а замок на двери – свободу мышления, вы все же скажете, что надо быть выше этого и что многие великие поэты были бедняками. Позвольте мне процитировать вашего же профессора литературы, который куда лучше меня знает, как становятся поэтами. Сэр Артур Квиллер-Кауч[26] пишет: