Своя земля

— Слушать не хочу, пока не будет письма, — перебила она. — Смотри, Генка, рассержусь на тебя.

Мальчик исчез в сенях, она видела, как он прошмыгнул двором, разгоняя потревоженных кур, перескочил через плетень и скрылся в своем доме. Она вдруг почувствовала, как ноги у нее отяжелели, и осторожно присела на стул. Так вот оно что! Значит, он не примирился с ее приговором. Ах, Николай Устиныч, Николай Устиныч! Все растоптал бы ради своей прихоти, ничего не пожалел бы, только поздно, ох, как поздно, как не понять ему этого, он же умный человек. Горестное выражение исказило ее лицо, она уткнулась им в ладони и словно окаменела в своем удивлении перед неожиданным известием.

Ее привел в себя робкий зов. Генка стоял перед ней, вобрав голову в плечи, словно старался казаться меньше ростом, казалось, тогда и его вина становилась меньше.

— Вот, — сказал он, вытаскивая из-за пазухи плотный зеленый конверт. — Тетя Настя, если бы я только знал…

— Хорошо, мальчик. — Она схватила конверт и поднялась. — Ты ступай, я позову.

С письмом в руке она проводила его до двери, набросила на дужку крючок и вернулась в горницу, на ходу обрывая жесткие края конверта.

Несколько листков желтоватой бумаги были исписаны крупным четким почерком с загибающимися вниз концами строк. Николай Устинович писал, что только внезапный отъезд Нади помешал ему поговорить с ней, как хотел, и объяснить все лично, без посредства этих листков, но раз это не удалось, он просит без предвзятости, прислушиваясь лишь к голосу своего сердца, разобраться в его поступке и все понять. Он заранее верит в ее доброту, в ее доверие к нему.

Начало письма обожгло сердце Анастасии Петровны своим скрытым намеком на ее пристрастность. За ее спиной он вел тайный разговор с дочерью, внушал недоверие к матери. Ей казалось, что сами листки источают вкрадчивый уговаривающий шепоток. Она перевела дыхание, заставляя себя читать медленнее.