Своим судом

— Че это? — она у меня спрашивает и приказывает сразу же: — Раскрути!

Велта потом утверждала, что руки у меня дрожали, когда я пакетик с вином распаковывал.

— Кхе, кхе, кхе! — Пелагея Ипатовна покряхтела презрительно, но руку Косте протянула.

— А это, — он меня представляет, — горный техник Аникин.

— Николай, — ладонью по плечу меня хлопнула — чуть не упал.

Новость это для меня. Знает, выходит, откуда-то…

Женщины наши встали. Татьяна поклонилась по-русски, а Велта книксен сделала. Пелагея им кивнула, как пустому месту, и в дом ушла.

А через минуту я опять едва через скамейку не опрокинулся, из ворот вышла Зоя, та, что нашатырем меня в шахте отхаживала. Тарелочки какие-то принесла, чашечки.

— Вы, — говорит, — Константин Сергеевич, на маму не сердитесь. Так это она…

— Цыц! — Пелагея ей из окошка кричит, но Зоя засмеялась только.

Впервые я ее без спецовки увидел. Тоненькая, как камышина, коса черная — до пояса. Лицо матовое, будто на монете выбитое, и что-то в нем такое есть, то ли горское, то ли цыганское. Прелесть!

А Пелагея, стало быть, мама ее…

— Нравится? — Костя о Зое спрашивает, взгляд мой перехватил.

— Да, — я признался.

Очень ему такой оборот, гляжу, подходит.

— Милые люди! — он говорит со значением.

— Только незаметно, что ты здесь часто бываешь…

— Мало ли… — не сдается он. — Зою-то я давно знаю…

Вот оно что!.. А я-то гадал, с чего бы это ему к Ипатовне вдруг понадобилось, да и со мной обязательно.

Разозлился я тогда на него.

— Татьяну свою не знаешь, — говорю. — Всыплет она тебе…

— Перебьюсь, — он говорит. — Никто ее не просил Велту приглашать…

— Как же это вы не согласовали, благодетели? — я зашипел. — Дурака из меня делаете?

— Ладно, ладно, — он меня успокаивает. — Замнем. Для тебя же старался.

Нет, каковы благодетели, а?

Интересно все потом вышло. Пелагея Ипатовна стаканы принесла, настоечку какую-то с травкой в бутылке, целебная, видать, не иначе…

— Телятам то пойло пить! — это она про вино сказала.

Старичок-боровичок к нам присоединился, прямо из окошка вылез, лесом от него пахнет, в портках белых. Седенький, маленький.

— Мой! — объяснила Пелагея Ипатовна кратко.

Смех меня взял. «Дедушка, — я подумал, — как же ты живешь-то с ней, милый?»

А Зойка — в папашу. Оторопь берет, когда думаешь, что в маму могла уродиться.

У озерка хорошо. Дымком откуда-то наносит. Женщины песни запели. «Пару гнедых» и «Выткался на озере…». Зоя гитару принесла, подыгрывает потихоньку. Костя даже с Пелагеей Ипатовной беседу про шахту прекратил, слушает. А я — назло Велте, чтобы не смотрела укоризненно на каждую рюмку, старичка-боровичка спаивал, все ему подливал, а он мне… Так и жили…

— Будет! — Пелагея Ипатовна вдруг закричала. — Тальянку, Васька!

Старичка-боровичка этого Васькой она звала.

Милый мой похлебку пролил,
Рассердился, съел горшок…

Пелагея Ипатовна камни ногами раскидывала, как пращой, — впору окоп рыть. И Татьяна, смотрю, выпорхнула, лапушка, платочком повела. Пришлось поддержать компанию, хоть Велта и морщилась, точно зубы у нее болели.

Оха, оха, оха,
Без милого плохо.
Куда ни становися,
Кричат: «Посторонися».

Я, между прочим, одну частушечку смешную вспомнил. Спел ее тихонько старичку на ухо, а тот и гармошку выронил.

Оха, оха, оха,
Без милого плохо…

— Ну-к, ты! — Пелагея Ипатовна одной рукой гармонь зацепила и на место плюхнула. — Не падай!

И старичок ничего, опять играет.

— Коля! — Велта меня воспитывать стала. — Так нельзя!

— Все ты знаешь, вот что удивительно! — сказал я ей.

— Да! — она подтверждает. — Я же старше тебя.

В самом деле, старше недели на две. Ей двадцать шесть, а мне — без двух недель.

— Я тебя люблю, бабка Велта! — я ей сообщаю. — И Зою люблю! И Таню! И Костю! И Пелагею Ипатовну! И старика-боровичка! Всех!

— И я тебя люблю, Аникин, — Велта мне говорит, но тут я другую частушечку вспомнил и старичку на ушко спел. Он второй раз со скамьи полез, и Велта меня разлюбила окончательно, к Костиной радости.

«Ну и ладно!» — подумал я.

Вся сбруя обвешана
Золотыми кольцами.
Со шпаной не знаюся,
Только с комсомольцами.
И-и-и!.. И-и-их!

— Будет! — Ипатовна меня уняла. — Голос-то у тя, как бадог, не гнется…

— Пусть поет! — засмеялась Зоя.

Плывун

1

Когда Степанов место под баню выбирал, понравился ему один склончик рядом с ручьем. Веселый склончик, весь в багульнике, лиственницы кое-где… Плотники фундамент выложили и сруб уложили. Выстроили, можно сказать, баню подходящую. По очереди в ней мылись: день — мужчины, день — женщины. Мы с Костей, когда в воскресенье туда пошли, веники по дороге наломали. Он париться любил и лично наблюдал, как каменку и топку в бане выкладывали. Хитро там все придумано: каменка в парилке, а топка за стенкой. И котел паровой есть, но пар из него не берут, только воду. Пар в бане сухой должен быть, с камней.

Федя-контрабандист нас встретил, обрадовался:

— Постричь? Побрить?