Своим судом

Он торопливо, чтобы, должно быть, не раздумать, вернулся к машине и въехал на лед. Сцепив зубы так, что обострились и без того угловатые скулы, инженер погнал «газик» прямиком, стараясь держать скорость повыше. Колеса весело шипели на ровном, как бетон, льду, изредка машину подбрасывало на оставшихся островках снега, она таранила их, почти не сбавляя скорости.

Гаврилов инстинктивно держался зарослей осоки, хотя и понимал, что на чистых местах лед должен быть крепче. Где-то на середине болота он спугнул уток, ходивших по мокрому льду, потом из камышей выскочила клочковатая линяющая лисица и ошалело бросилась к берегу. Гаврилов, слышавший от кого-то, что звери всегда выбирают безопасные места, поехал за ней.

«Поймет!» — убедившись, что лед исправно держит машину, думал повеселевший инженер о начальнике геологов Голубовиче, формируя мысленно предстоящий разговор.

Гаврилов чуть не загнал лисицу и спохватился только, когда рыжая спина зверя, бежавшего далеко впереди, замелькала перед радиатором. Он сбавил скорость, плавно отворачивая в сторону. Лиса отбежала в противоположную и села, часто дыша. Она даже язык высунула, совсем как собака.

— Эх ты! — посетовал Гаврилов. — А еще хитрой считаешься…

Впереди уже четко различались могучие сосны, когда Гаврилов почувствовал, что лед под машиной садится. Вокруг колес заплескалась вода. Инженер круто бросил машину влево и, осаживая лед вместе с зыбуном, развернулся почти на месте… В боковое зеркало он отчетливо видел, как бежит за «газиком» волна мутной болотной воды, выдавленной из-под осевшего льда.

Мама, мама, это я дежурю…

То ли в сорок седьмом, то ли в сорок восьмом годах мать повела десятилетнего Гаврилова на Черное озеро, по клюкву-скороспелку, кислющую, с одного бока только порозовевшую ягоду.

— Дойдет! — успокаивала себя мать. — Развалю на потолке — и дойдет.

Клюкву охотно покупали на станции пассажиры проходящих поездов. Верные деньги — ранняя клюква.

Это Черное только называлось озером. Чистая вода в нем находилась где-то в самой середке, да и была ли она? Никто к ней сроду не подходил, никто не пересекал болото насквозь. Подступы к воде надежно охраняли многокилометровые зыбуны, кочковатые и мшистые. На них-то и росла клюква.

Без жердей в озеро не совались. И Гаврилов с матерью взяли длинные палки, чтобы было на что опереться, если не выдержит лабза или залетишь ненароком в окно.

Гаврилова поначалу пугала прогибающаяся под ногами земля. Но скоро он пообвык и стал забираться в такие места, где сплетенные над топью корни трав взрослого человека уже не выдерживали.

С краю болота, как водится, все было выбрано: не одни Гавриловы промышляли скороспелкой. Надо было идти глубже.

— Ты легкий, Толя, — говорила мать. — Иди помалу вперед, а я за тобой…

Он пошел и скоро добрался до такого места, где клюква была не обобрана.

— Богатство-то какое! — радовалась мать, пока, увлекшись, не ухнула в расступившиеся неверные мхи.

— Толя, не подходи! Не подходи, милый, — кричала она, барахтаясь в цепкой грязи.

Жердь, которую мать таскала с собой наперевес, не дала ей утонуть, но Гаврилову долго потом снились глаза матери.

Инженер вывел «газик» на твердый лед, развернул и снова направил к заветному берегу.

— Деваться некуда! — определил он свое положение. — Надо…

3. У Семи сосен

Место это так и называлось — Семь сосен. Они особняком росли на склоне, а ниже лежало болото. Болото когда-то было озером, а потом его затянуло мхом и осокой. В летнюю пору оно кишит бездонными промоинами-окнами, прикрытыми нежной обманчивой зеленью, а сейчас рыжо. Солнце согнало с болота снег, но оно все еще сковано льдом, и лед этот не растает под слоем умерших трав до середины лета. Хочешь — мох дери для строительства, хочешь — клюкву собирай, не провалишься. Лед крепкий, человека исправно держит.

Человека, до не машину. А старый взрывник Фрол Сучков, присевший по дороге на штольню перекурить в тени сосен, обнаружил на болоте именно машину.

Сучков полулежал на склоне, навалившись на сумку со взрывчаткой, и курил махорку, приправленную для запаха вишняком. Одет он был в брезентовые штаны и куртку, на ногах — резиновые чуни, прихваченные шпагатом, чтобы не спадывали. Заметив машину, Фрол стянул с головы облезлую кожаную шапку, которую упорно носил в штольне заместо каски, и поскреб желтой от аммонита рукой макушку.

— Блазнит! — решил взрывник и отвернулся. Он потеребил прилипшую ко лбу грязно-серую челку, тоже местами пожелтевшую, и обвел взглядом склон. Все было на месте — и жилухи, и устье штольни, обложенное для крепости красным кирпичом. Фрол глубоко затянулся, дунул на вспыхнувшую самокрутку и повернулся к болоту. Смотрел, словно происходило обыденное.

Машина приближалась, огибая опасные места, росла на глазах.

— Ай медведь? — сказал вслух Сучков, хотя отчетливо видел, что по болоту идет «газик» с серым брезентовым верхом.