– А что кот? Он не химик, бороды у него не было. Чего о нём говорить? Я вам лучше расскажу, как я в Академгородке…
– А тут что?
Стас сделал шаг в сторону и показал на огромный фанерный шкаф, очевидно, самодельный.
– Там за шкафом туалет, – сказал Тормозов. – Вы правильно идёте, только правее держитесь: у стены вёдра со всякой пакостью стоят, не запнитесь. Правой рукой пошарьте по стенке. Нащупали выключатель? Ну, теперь всё в порядке.
Стас действительно обнаружил на стенке выключатель, щёлкнул им. Сразу ярко озарилось небольшое – много теснее фанерного шкафа – пространство туалета. Оно было оборудовано старорежимным, женственно грушевидным унитазом, а также умывальником, запятнанным чем-то несмываемо синим и зелёным.
– Вы заходили в туалет? – мягко поинтересовался Самоваров у Тормозова.
– Заходил. Дрянной сортир! Видели бы вы туалет Академического театра имени Станиславского и Немировича-Данченко в шестьдесят пятом году! Я туда вообще-то пошёл на концерт Димы Билана. Но в буфете чего-то такого в бутерброд с сыром подсыпали, что я света белого не взвидел! Позже я узнал, что на том концерте присутствовал Борис Березовский. Это, наверное, его убрать хотели, а по ошибке траванули меня. Мне сразу не до Димы стало, и я…
– А сюда вы зачем заходили? – строго спросил Стас.
– В сортир-то? Известно зачем. Да в такой, как этот, меня без сильной нужды на аркане не затащишь! Зато в Академическом театре имени…
– Вы здесь один были?
– Вдвоём там не поместишься – сами видите, какая теснота. Да и зачем вдвоём? Очко-то одно.
– Кроме кота вы в этом помещении кого-нибудь видели?
– Не помню. Это было давно. Даже не могу сказать вам, в каком году. Я обычно даты помню, но тут… – пробормотал Тормозов и замолк.
– Вы здесь были шестого декабря этого года! – отчеканил Стас.
– Ну, значит, шестого. Темно было, вот я и забыл. Но память у меня феноменальная! Когда Эмиль Кио вызвал меня на сцену и положил между двух стульев…
– Шестого декабря было темно, и вы здесь присутствовали, и кот сидел в кресле, и вы нашарили выключатель на стенке… Но как вы сюда, в эту мастерскую, попали?
Стас отчаянно громоздил фразы, напирал, потому что видел: свидетель выдыхается. Даже Самоваров не ожидал, что вечно бодрый, краснолицый, говорливый Тормозов может так сникнуть. Всё веселье из инженера выветрилось, румянец померк, и только большой нос ещё был розов и задорно поблескивал. Говорить ему расхотелось, он больше жалобно вздыхал. Устал? Всё-таки больной человек…
Самоваров подумал: раз дело было вечером, Тормозов мог видеть только то, что освещалось несильной лампочкой, которая висела на узловатом шнуре у входа. Вот почему он не запомнил скульптур, которые бросаются в глаза днём. Зато он видел кресло, кота, диван. Да в туалет ещё заходил. Как он сюда попал? Что здесь делал?
Тормозов вздыхал на своём стуле и косился на входную дверь с тоскливым видом послушной собаки. Самоварову стало его жаль. Он тихо сказал:
– Вам трудно, Алексей Ильич, сразу всё вспомнить. Да, кресло стояло, кот в нём лежал. Но вы ведь не с котом вдвоём тут сидели? Тот другой, кто был с вами, сможет всё вспомнить, а вы домой пойдёте, отдохнёте…
Тормозов расплылся благодарной улыбкой:
– Конечно! Вы правы! Я, собственно, сюда в туалет-то и зашёл, а так мы с Пермиловским договорились в торговом центре «Евразия» встретиться. Надо было подарок купить Алику Ледяеву. Там продавались огромнейшие песочные часы корейского производства, с музыкой. Помните, как Пугачёва пела: «Ещё идут песочные часы»? Верунчик Пугачёву просто обожает, а Алик про часы поёт. Только какая-то гадина нас опередила. Приходим – нет часов. Теперь другой подарок ищем. Вот в Джезказгане, где я был в командировке и скорешился с Валеркой Леонтьевым…
– Вы с Пермиловским были? Не в Джезказгане, а здесь, где кот сидел?
– Нет! Пермиловский меня в «Евразии» дожидался. Тут его не было. Про кота у Вити поинтересуйтесь – он должен знать. Мы тогда с Витей шли, я его и спросил, нет ли где поблизости приличного бесплатного сортира. Понимаете, приспичило… Витя меня сюда и привёл. Не слишком тут прилично, но денег действительно не взяли. Я отлил – и в «Евразию» бегом. Но там какая-то гадина…
– А Витя тут остался?
– Не помню. Совсем не помню…
Тормозов виновато улыбнулся.
– Только Вити нам здесь не хватало, – ворчал Стас, когда Тормозова наконец отправили домой. – Кто этот Витя, где его искать? Завтра на свежую голову снова придётся пытать этого курносого сказителя былин. Сегодня он перенапрягся, и к концу память заело. Про Витю ничего не помнит, только про космодром.
– А Витю ты знаешь, – заметил Самоваров. – Вы вчера познакомились. Это тот самый серьёзный гражданин, что отбирал швабру у уборщицы в Кривом гастрономе.
Стас даже присвистнул:
– А не наш ли это чистюля со шприцем?
У Самоварова неприятно перехватило дух.
– Вряд ли это Витя, – подумав, сказал он. – Правда, он бывший медик – фельдшер, кажется. Но если Витя в тот вечер был здесь с Тормозовым, почему его не углядел зоркий Селиванов?
– А сортир за шкафом, сильно уступающий сортиру Станиславского? – напомнил Стас.