Сыграй мне смерть по нотам...

Селиванов заявил, что видел Тормозова в мастерской скульптора Щепина вечером, накануне смерти последнего. Он, Селиванов, тогда заскочил к анималисту на минутку, потому что утром забыл у него рукавицу. На улице трещал такой мороз, что ехать с голыми руками на именины к живописцу Быковенко было невозможно.

Селиванов рукавицу забрал и вслух удивился, отчего Щепин не соглашается на халяву плотно отужинать у именинника. «Я никогда не сяду за один стол с бездарями, прикормленными властью», – гордо ответил князь-анималист. «А я сяду», – сказал Селиванов и направился в общество прикормленных.

Он также показал, что на стуле, где восседал обычно один из щепинских котов, теперь расположился совершенно незнакомый человек. Этот вот самый, в зелёной куртке и с бульбастым носом! Незнакомец тогда поведал, что сам в советское время эзоповым языком обличал власти. Те ни о чём не догадывались и продолжали его прикармливать гречкой, варёной колбасой, шпротами и мечниковской простоквашей.

Эта тирада, которая запомнилась Селиванову, рассеяла все сомнения. Тормозов и никто другой сидел на табурете у Щепина-Ростовского в тот вечер! Но был ли он последним, кто видел скульптора живым? Стас надеялся, что Самоваров как хороший знакомый Тормозова сумеет наладить доверительную беседу.

Тормозов от души наслаждался ситуацией. Процедура опознания ему очень понравилась. Он задорно подсвистывал вслед удалившимся в коридор неопознанным мужчинам в зелёных куртках. «Шишел-мышел вышел вон!» – подмигнул он майору Новикову.

– Вы были знакомы со скульптором Щепиным Игорем Евгеньевичем? – попробовал Стас начать беседу в официальных тонах.

– Я знал многих скульпторов, – с готовностью ответил Тормозов. – Всех сразу не припомнишь. Но Ханушкевич то ли Петр, то ли Павел Евстигнеевич как живой стоит у меня перед глазами. Вы знаете, что он лепил с меня Даргомыжского? Эта статуя долго потом стояла на вокзале – морда Даргомыжского, а торс мой. Только почему-то считалось, что это Киров. Но торс точно мой. Я был атлетически сложён!

Стас мужественно скрипнул зубами и предложил Тормозову съездить в одно интересное место, чтоб вспомнить, не приходилось ли бывать там раньше. Тормозов заверил майора, что обожает интересные места.

– По-моему, сегодня он совсем невменяемый, – с тоской заметил Стас Самоварову. – Смотри, как веселится!

– Успокойся, он всегда такой. Бывает и хуже. Ты ещё молдовеняски не видал.

Мастерская Щепина-Ростовского Тормозову понравилась. Он сразу бросился к полкам со скульптурами.

– Скажите пожалуйста! – закричал он. – Какие обезьяны странные! И муравьеды. Или всё-таки это лошади? Главное, много как! Сколько же надо сидеть, чтоб столько статуэток понаделать? И зачем? Такие безобразные…

– У бедолаги неплохой вкус. А ты говорил, что он дурак, – кивнул Самоваров Стасу и спросил громко:

– Вы, Алексей Ильич, здесь раньше когда-нибудь бывали?

– Нет, конечно, – ни минуты не думая, ответил Тормозов. – Тут так любопытно, что я бы запомнил. Хотя постойте, постойте… Вот этот могучий, напрягший все мускулы бык мне почему-то знаком…

– Торс у него ваш, что ли? – хмыкнул Стас.

– Торс не мой, – скромно признался Тормозов. – Но где-то я его видел. Вы знаете оперу «Кармен»? Там на сцену выходит точно такой же могучий бык. Или не выходит?.. Точно, он за сценой ревёт! Музыка Бизе-Щедрина. Бык смертельно бодает Кармен, и её выносят… Нет, не выносят! Она своим ходом идёт. А бык как же? Я отлично помню, что где-то был похожий мускулистый бык. Может, на грузовике?

– Верно. На «Белазе» зубр – один к одному, – подсказал Самоваров. – Покойный Щепин не в Беловежскую пущу ездил за вдохновением.

– Отставим скульптуры! – скомандовал помрачневший Стас. – Стол этот вам знаком?

Тормозов виновато заморгал: стола он тоже не мог узнать. Тогда Стас взялся за дело по-другому. Он усадил Тормозова на стул именно так, как он, по словам Селиванова, сидел в тот памятный вечер. Стеллажи с муравьедами и быками остались у него за спиной, как и неузнанный стол.

Тормозов сел и уставился на старое вытертое кресло, в обивке которого сохранились лишь продольные нити, напоминавшие теперь струны. Это кресло, казалось, не на шутку заинтересовало бывшего инженера.

Стас с Самоваровым замерли. Тормозов решительно протянул в сторону кресла указательный палец:

– Здесь сидел кот!

– Какой кот? – в один голос спросили Стас и Самоваров.

– Серый. Обыкновенный. Он смотрел на меня, а глазищи были у него жёлтые и горели – в холодильнике бывают такие лампочки. Вы не знаете, коты моргают когда-нибудь? Этот совсем не моргал. И на меня смотрел. У него ещё бакенбарды были – не кучерявые, как у Пушкина, а серые, лохматые. Не могу даже вам сказать, как у кого – вроде был такой то ли физик, то ли химик… Фамилии не помню, да и лица тоже; может, у него и не бакенбарды, а борода была? У химиков почему-то отличные бороды растут! Наверное, от сероводорода – они ведь разной дрянью дышат. Когда я в Академгородке…

– Тут сидел кот, и?.. – перебил его Стас.