Сыграй мне смерть по нотам...

– Ты думаешь, Витя там спрятался? Но зачем? И к чему Вите убивать наших стариков?

– Ну, у психов своя логика. Откуда он мог знать Щепина? Может, он тоже в психушке наблюдался?

– Вроде бы нет. Я ни о чём таком не слышал.

– Такие вещи люди обычно не афишируют. Я же узнаю точно. Итак, завтра в психушку, только в психушку! – решительно заключил Стас.

– Но зачем, по-твоему, Витя двух стариканов угробил?

– Затем, что ненормальный.

– Ты же сам сказал, что у ненормального тоже логика должна быть, только своя, ненормальная, – не согласился Самоваров. – Я сам читал в газете, как одна медсестра отправляла на тот свет своих зажившихся престарелых пациентов. Из чувства долга она это делала – мол, раз природа запаздывает… Но это не у нас, это в Англии было. Там же другая медсестра доводила какими-то лекарствами детишек до комы, а потом «спасала». Родители ей по гроб были благодарны, все её уважали и любили. Этого она и добивалась.

– Ну вот! Чем не логика? – оживился Стас.

– Учти только, что эти английские дамы действовали официально от больниц, у знакомых пациентов. Витя теоретически мог делать укольчики. Кому угодно мог, но не Щепину.

– А что Щепин?

– Щепин терпеть не мог ни уколов, ни медицинских работников! Потому он и говорил, что его друг Тверитин от укольчиков загнулся. Как он мог согласиться на инъекцию?

– Установлено, что Витя и наш друг с Луны были здесь в тот вечер, – сказал Стас. – Щепин тосковал в последнее время. Напился, заснул, тут входит Витя со шприцем…

– Витя к трезвому пришёл! Селиванов застал Тормозова у вполне трезвого Щепина, который не собирался спать. Даже если в это время Витя Фролов зачем-то прятался в сортире, всё равно какая-то бессмыслица выходит! Щепин был старик хоть и пьющий, но неглупый и скептический. К тому же выдавал себя за князя Рюриковича и вращался исключительно в кругу художественной интеллигенции. Как он мог завязать сомнительное знакомство с сумасшедшим?

– Ты же вон завязал! Вроде бы не псих, хотя и не князь. Может, тоже в витаминах нуждаешься?

– Это всё Вера Герасимовна…

– Удивляюсь, как ты жив до сих пор, общаясь с этой мегерой! Но я тебя предупреждал, – напомнил Стас. – Ты утрачиваешь чувство реальности. Уясни наконец, что под видом частного медбрата Витя Фролов куда угодно влезет и кого угодно уколет. У него ведь на лбу не написано «умалишённый»!

– Пусть Витя даже сделал укол Щепину, находящемуся в хмельной полудрёме, – не сдавался Самоваров – Но ведь до сих пор нет ответа на главный вопрос: зачем? кому всё это выгодно? Что у нас получается: Тверитин и Щепин – не случайные жертвы, первые встречные прохожие. Они ближайшие, очень давние друзья. Щепин после смерти друга начинает говорить о неслучайности этой смерти. Только говорит в кругах, никак с Витей не связанных! Например, про это он мне говорил, но, судя по записке, считал, что я ему не верю.

– Эти разговоры услышал некто вполне нормальный, вменяемый! – подхватил Стас. – Кому есть что терять. И он подослал под каким-то предлогом Витю к скульптору, чтоб не болтал.

– Под каким предлогом? Щепин, был чванный, знакомиться не любил.

– Умному человеку всегда нетрудно найти предлог. Например, можно объявить, что Витя какой-нибудь незаконнорождённый граф или тоже князь. Можно по кошачьей линии попробовать. Старик ведь кошек обожал, мог клюнуть, – начал фантазировать Стас.

– Но кто этот хитроумный негодяй? – иронически улыбнулся Самоваров. – Я в окружении наших покойных пенсионеров таких не знаю.

– Хватит! – взмолился Стас. – Где ты, там мрак. Князья, поэты, сумасшедшие! Своими историями меня утомил ещё наш героический друг с торсом Даргомыжского. Лучше я прямиком отправлюсь в психушку, разузнаю тактично, не наблюдались ли там одновременно с Витей Фроловым наши покойные старички.

– Вряд ли. Они вполне нормальные были.

– Как знать! Все мы в этом смысле пограничники!

Вернувшись в свою мастерскую, Самоваров долго не мог найти себе места и взяться за работу. В Мраморной гостиной как раз репетировал квинтет баянистов. Ему в ответ нервно бились друг о друга два хрустальных листка в люстре, вагонно гудел чугун служебной лестницы и судорожными глотками заходились батареи, спрятанные за резными экранами.

Самоваров пошёл в Зал бесед.к окну. «Портрет девушки в белом» стоял там, отвернувшись к стене и выставив миру фанерные углы подрамника и шершавость холщовой изнанки. Самоваров развернул портрет, потрогал пальцем извилистые бороздки рыжих кудрей. Это не кудри, конечно, а засохшие мазки. Всего лишь кадмий, неровно размазанные краски, исчерченные черенком кисти – Настя всегда так делает, когда пишет волосы. А фон скребёт мастихином. А глаза выводит беличьим хвостиком…

Смирнов считает, что это именно Настя выпустила наружу Анниного беса. Это ерунда: какая в кадмии мистика? Синяки Ирины Александровны выглядят впечатляюще, но поставлены они были еще накануне.

Самоваров взял портрет и вернулся к себе. Баяны ещё ревели, а у дверей запертой мастерской стояла Даша Шелегина. Она была румяная с мороза, всхлипывающая носом и очень нетерпеливая.