Сыграй на цитре

– Вот это другое дело, – говорит Облако, толкая меня плечом. – Видят Небеса, она хранила слишком много секретов.

Ее взгляд падает на веер в моей руке. Я все еще прижимаю его к груди, как будто это моя самая драгоценная вещь.

Я разламываю его пополам и отбрасываю щепки.

* * *

В ту ночь он мне снится.

Мне снимся мы.

Мы находимся на джонке Миазмы – обстановка, знакомая мне. На нем его черные одежды. Я помню, как поэт говорил мне, что так бывает со снами. Даже самые фантастические собираются из того, что мы видели, слышали, чувствовали. Композиция может быть новой, но ноты приходят из жизни. Пережитый репертуар ощущений.

И поначалу этот сон не так уж сильно отличается от того, что я пережила. Мы с Вороном сидим друг напротив друга, перед нами наши цитры. Мы играем, песня знакомая, хотя я не могу назвать ее.

– Быстрее, – говорю я, и Ворон ухмыляется, прежде чем подчиниться. Мы мчимся, подгоняем друг друга, наша музыка скачет галопом, как жеребцы по бесконечной равнине.

Внезапно музыка обрывается.

Ворон прижимает руку к груди, морщась. Я поднимаюсь из-за своей цитры и подхожу к нему, приседая рядом с ним. Мое сердце сжимается при виде повязки на его кулаке. Это первый раз, когда я замечаю ее в этом сне, но она как будто была там все это время.

Я беру его руку в свою и встречаюсь с ним взглядом. Он кивает.

Разматывать его бинты, слой за слоем, все равно что обнажать себя. Мое сердце колотится быстро, еще быстрее, когда Ворон закрывает мне глаза другой рукой.

– Подумай дважды, прежде чем смотреть. Вид не из приятных.

– Значит, он соответствует остальным твоим чертам.

– Ты ранила меня.

Я убираю его руку и смотрю ему в глаза.

– Не сильнее, чем обычно.

Я позволяю бинтам упасть.

Могло быть и хуже, говорю я себе, когда у меня перехватывает горло.

Могло быть и хуже.

Поскольку это сон, шрам – это вовсе не шрам, а новая кожа, нежно-розовая. Гладкая, отмечаю я, проводя большим пальцем по пространству между его пальцами.

Прохладная на губах, когда я целую его.

Кажется, что все исчезает. Когда я наконец поднимаю взгляд, это просто Ворон, только Ворон, его глаза такие же темные, как небо снаружи. Я смотрю в них и нахожу свое отражение.

Я Зефир.

Я смотрю вниз на свои руки. Мои руки. Тощие и бледные, под стать Ворону, когда он берет одну из них в свою. Другой рукой он убирает волосы с моего лица. До сих пор я не знала, что они распущены, свободно струятся, как в ту ночь, когда я достала противоядие из его кармана.

– Ты никогда не доверял мне, – шепчу я, затаив дыхание. – Я тебе никогда не нравилась.

Я жду, что Ворон отпрянет, но он остается в том же положении, его глаза похожи на бронзовые зеркала.

– Разве это взаимоисключающие вещи? – спрашивает он с ухмылкой на губах. Затем ухмылка исчезает.

– Кто ты такая?

– Что?

– Кто ты? – снова требует ответа Ворон, отстраняясь, но не раньше, чем я вижу отражение лица в его глазах.

И там лицо Лотос.

19. Ничье небо

Кто ты?

Я не знаю. Только не в этих казармах, пойманная в ловушку дыханием своего сна. Я должна уйти, от себя и спящих тел друзей, которые мне вовсе не друзья, сбежать из этого места, которое кажется менее гостеприимным, чем джонка Миазмы. Там, по крайней мере, я знала, кто я и чего хочу. Возможно, я выглядела предателем в глазах всего мира, но оставалась верна своему сердцу.

Я бегу.

Рисовый Пирожок испуганно ржет, когда я врываюсь в конюшню. Я седлаю его, не обращая на это внимания. За нами захлопываются двери; я вывожу его на улицу. У ворот я вскакиваю в седло, и мы пускаемся галопом.

Мы летим сквозь ночь, проносясь мимо пшеничного поля, вверх по склону котловины, мимо того места, где я каталась с Облаком. Небо вспыхивает звездами, когда мы поднимаемся из тумана. Земля течет мимо, как вода.

– Прр. – Я замедляю Рисового Пирожка, когда мы въезжаем на равнину, поросшую кустарниками. Деревья, поначалу неровные, торчат из полосатых глыб осадочных пород. Впереди вырисовывается горный хребет Края Света, известняковые ворота между Севером и Западом. Но здесь я ни на Севере, ни на Западе. Я нахожусь в промежуточной стране. На нейтральной территории, согласно картографам империи, хотя я сомневаюсь, что главари разбойников уважают карты. Я должна быть настороже, даже будучи Лотос.

Безрассудна, как всегда, думает Росинка.

Возможно. Но я проделала долгий путь с тех пор, как пускала газы с края неба.

Заросли сгущаются. Хвойные деревья вытягиваются к небу. Когда лесной массив становится слишком густым, я спешиваюсь и обматываю поводья Рисового Пирожка вокруг тутового дерева, прежде чем продолжить путь пешком. Пряный аромат сосны проясняет мой разум. Ветер шелестит в листьях. Вода – ручеек, отбившийся от подводного течения, – и шелест музыки.

Цитра.

Я тут же останавливаюсь.

Последняя настоящая цитра, которую я слышала, была на небесах. Я оборачиваюсь, думая, что увижу Безликую Мать и ее стражника. Небо, подсказывает Росинка, и я смотрю на него. Каждая звезда находится там, где ей и положено быть.

Меня еще не обнаружили.

Выдыхая, я опускаю взгляд от неба… и деревенею.